Перевал

— Ведь ты сестра мне, Батийна, — заговорила она грудным голосом. — Будь мы сейчас дома, я бы поцеловала тебя в щеки. Давай пожмем друг другу руки!

Батийна протянула ей руки сдержанно: в горных аилах у женщин нет привычки здороваться за руку. При встрече со старшими принято мягко, грациозно поклониться и, чуть отстранившись в сторону, уступить дорогу. «Хорошо воспитанная женщина!» — подумала Шарапат Нурпапсовна и заговорила по-киргизски:

— Было ли когда, чтобы мы, «белоушие» женщины, смели держать речь на столь многолюдных съездах? Ничего удивительного, любая из нас может растеряться, взявшись за непривычное дело. Если застесняешься, даже пот прошибет. — Она перешла на казахский язык. Случайно ли? Или ей трудно было говорить по-киргизски? Как бы то ни было, Шарапат заговорила на смешанном казахско-киргизском языке, обращаясь к Батийне, как к самому близкому человеку: — Не теряйся, сестра моя. Ты выступаешь от имени всех женщин Киргизской автономной области. Времени у тебя вполне достаточно, чтобы как следует все обдумать… Ой, сейчас мажлис начнется! — спохватилась Шарапат и поднялась с места.

Батийна смотрела на нее и не могла решить: кто же Шарапат Нурпаисовна — казашка или татарка?

Рабийга взяла ее за руку:

— Айда, Батийна! Надо подготовиться.

Батийна, бойкая у себя дома, тут растерялась: «Боже мой, о чем же я скажу? И кто здесь поймет мою киргизскую речь?»

— Эй, Рабийга, может, ты объяснишь?.. Ведь я смогла бы говорить только на родном языке, а тут, наверное, мало людей, кто знает киргизский.

Шарапат отошла было от них и снова вернулась.

— Сестра моя, тебе опасаться нечего. Говори по-киргизски! Кое-кто из таджикских женщин да русские, возможно, не поймут тебя… остальные хорошо поймут. Когда это было, чтобы киргизы и казахи, узбеки и уйгуры нуждались в переводчики?

— О чем же мне все-таки говорить, апа? — сказала Батийна и тут же смолкла: «Зачем я назвала эту женщину «апа»? Может, нехорошо?»

— Смело говори о том, что ты сама пережила, — советовала Шарапат Нурпаисовна, мешая киргизские слова с казахскими, — киргизский народ я тоже хорошо знаю. Не раз ночевала в юрте. Коров доила с подойником.

По тому, как Шарапат произнесла слова сыйыр — корова и мосу — подойник, Батийна решила, что Шарапат Нурпаисовна казашка.

— Так что, сестра моя, без всякого стеснения расскажи о том, что пережила сама, — повторила Шарапат Нурпаисовна. — Твоя жизнь — это жизнь киргизских женщин.

— Что в моей жизни интересного? Да поймут ли другие? — взволновалась Батийна.

— Ой, сестра моя. Да ты трусиха! Ведь наши кочевые пароды хорошо умеют по-своему говорить. А киргизскую женщину, сидя у очага, особенно интересно слушать. Как жемчуга на нитку, они так и нижут слово за словом, так и сыплют ими! Вот расскажешь всем делегаткам, сколько ты перестрадала и как мечтала о свободе. Скажешь свое спасибо Ульянову-Ленину, он открыл путь к свободе женщинам Востока. Знай же, Батийна, если ты испугаешься и не выступишь, мне будет очень обидно за тебя. — И Шарапат заключила чисто по-казахски: — Откройся, дорогая моя, как жилось тебе, какие муки перенесла…

Оставшись вдвоем с Батийной, Рабийга сказала:

— Да хранит тебя аллах! Главное — не бойся. Скажешь от души, что видела и что пережила.

После пяти человек дали слово Батийне. Какого же труда стоило ей пройти по залу до сцены и заставить себя подняться на трибуну. Глаза ее ничего не видели. И сама не заметила, с чего начала свою речь. Обошлось без покашливания и без стакана воды, как это делают иные ораторы. Кроме Канымбюбю, Гульбюбю и Зуракан, Батийна никого перед собой не видела. И говорила именно о них, как ее давеча учила Шарапат-эже.

Задрожал пропитанный горечью голос, и она сама чуть дрожала. «Не бойся, Батийна. Твое слово — от имени своего народа. Крепись!» — внушал сильный своей правотой внутренний голос. И Батийна дала себе волю, говорила все смелее и откровеннее.

В конце изо всех сил громко произнесла:

— Да здравствует свобода женщин Востока! Да здравствует советская власть!

Батийна долго опасалась, что никто ее не поймет. И как же ее потрясло, когда увидела, что некоторые из женщин в этом светлом зале утирают слезы на щеках.

На перевале

Далеко от заселенной аилами долины, у безлюдного подножия перевала, Зуракан увидела стаю грифов, что кружили над снежными вершинами. Ничего в том диковинного, что грифы в это время усеяли ясно-голубое небо черными точками, как и в том, что человек пешком переваливал через эти хребты. Подстегиваемая гневом и обидой, она не испытывала страха, не шарахалась в стороны, волоча по земле полы разорванного в клочья платья. Наконец подобрала их и завязала на поясе. Разлезлись по швам низы бязевых штанов, оголяя колени на каждом шаге. Она не задыхалась, потому что с детства привыкла ходить по горам, не чувствовала, как поют икры ног, как щемят, саднят подошвы. Женщина шла и шла, только голые пятки сверкали да тоненькими ручейками катился пот со щек, заливаясь за ворот, но она все взбиралась вверх.