Перевал

Словно сестры, встретившиеся после долгой разлуки, они смотрели на делегаток с трогательной сердечностью. «Эх, боже! Если б люди везде и всюду, во всякое время были вежливы друг к другу! Чувствуешь себя так, словно дали в руки светильник, пока ты слепо брел в непроглядной тьме. За очень короткое время узнаешь многое… Даже стараешься исправить свои недостатки. Нельзя же в самом деле подводить свой народ в таком святом месте, где собралось столько людей. Есть ли тут представители от наших братьев — казахов? Сарты, татары, уйгуры — наши братья. А каракалпака почти не отличишь от киргиза и казаха. Интересно, какой язык у таджиков? Ах, боже мой, сколько языков мы б знали, если б раньше нам довелось учиться?»

Приехавшие со всех концов люди расселись в просторном, светлом зале, вот-вот должен был открыться большой курултай. В президиуме стали выкликать имена.

«А-а, наверное, назовут имена всех сидящих здесь», — подумала Ракийма удивленно.

— Батийна Казак кызы. Из Киргизской автономной области! — назвала женщина, читающая список.

— Вай, Батийна, тебя в президиум избрали! — воскликнула Рабийга.

Батийна и не заметила, как поднялась с места и пошла к столу президиума. Она бесшумно заняла место рядом с «начальниками», которые уселись за покрытым красной материей длинным столом на помосте, откуда было хорошо видно всех в зале.

На Батийну нахлынули горячие, нежные чувства, какие бывают у только что проснувшегося от сладкого сна ребенка. Заметно стесняясь, она еще не могла охватить все, что происходило и с ней, и вокруг нее, и только удивленно задавала себе вопрос: «Не мой ли особенный наряд привел меня к столу президиума? Да, видно, мой наряд. Элечек мой, мой амулет, белдемчи и платье с двойными оборками! Как они хорошо сидят на мне! Даже горожане засматриваются».

Глаз радуется, когда смотришь на этих женщин, что сидят ряд за рядом, словно нанизанные на нитку кораллы. Не шепчутся, не шевелятся, все молча слушают речи. У многих загоревшие под жарким солнцем черно-смуглые лица, ярко-красные платья.

Цветет, переливается просторное помещение, где происходит курултай, напоминая усыпанный цветами горный луг.

«Не одна я мечтала о свободе. Не одни мы, киргизские женщины, выросшие в горах, мечтали о ней. На свете, оказывается, очень, очень много женщин еще более отсталых, чем мы, еще более угнетенных, чем мы. Вон, смотрите! Даже находясь на съезде, иные не осмелятся взглянуть на мужчин. А сколько таких, что сидят, пряча лица под платками и опустив головы вниз, жмутся друг к другу и настороженно шепчутся между собой…» — текли, струились, как песок, мысли Батийны.

— Свобода, о которой мечтали веками, наступила теперь. Не прячьте головы, чувствуйте себя свободно!.. На делегаток возлагаются большие обязанности: приехав на места, вы не должны прятаться в ичкери и закрывать свои светлые лица черной паранджой. Приехав на места, вы проведете собрания женщин и девушек, живущих до сих пор в угнетении и неравенстве, расскажете обо всем, что услышали здесь. Слушайте внимательно доклад, подняв головы. Если у кого есть вопросы, задавайте без стеснения. Кто хочет выступать, пусть выступит, — говорили с трибуны.

Те, кто проводили этот съезд, совсем не походили на биев, которые выносили свои приговоры, мыча что-то себе под нос и потряхивая бородами. Каждый говорил то, о чем думали сами женщины.

«Боже мой! Неужто я слышу эти светлые, справедливые слова своими ушами? Ведь не только дочери, но и сыны нашего парода были далеки от учения. Теперь сами люди власти призывают нас учиться, получать знания, овладевать ремеслами. Это ты велел им сказать эти слова, дорогой Ленин!» — чуть не вскричала Батийна.

В это время председатель объявил:

— Продолжение курултая переносится на завтра. Подготовиться тем, кто хочет выступить.

В тот же вечер делегаткам съезда показали представление.

На сцену вышла молодая женщина, похожая на тех, что встречались на улицах Ташкента, но с открытым лицом.

Мужчина с курчавой бородой бросился на нее с ножом. Однако не смог убить ее. Батийна была вне себя от радости, когда на сцене появился командир с наганом, похожий на Жашке. Командир отрезал дорогу мужчине с курчавой бородой. «Молодец!» — закричал весь зал, неистово хлопая в ладоши. Но кто-то сзади Батийны крикнул: «Эй, дурак, пырни ножом! Чего стоишь?..»

С двух сторон на сцену вышли юноша в пестрой тюбетейке и девушка с косичками. Каждый нёс красное знамя.

Все поднялись.

— Да здравствует! — громогласно неслось по залу.

Юноша и девушка со знаменами, встав рядом, бросили клич:

— Женщины и девушки Востока, идите по пути свободы!

У Батийны по телу пошли мурашки. Она воскликнула во весь голос:

— Жаша-а! Живите, милые!

Рабийга подвела Батийну к рослой белолицей женщине.

— Вот мы и пришли к вам, Шарапат Нурпаисовна. От нашей делегации будет держать речь Батийна Казак кызы.

Шарапат Нурпаисовна посмотрела на Батийну внимательно и с искренней сердечностью, словно давно была с ней знакома. Ни на лице, ни на высоком лбу немолодой женщины морщин не было и в помине. От ее больших карих глаз веяло материнской теплотой.