Перестройка 2.0

И исчезает. Исчезают и все лица, кружившие вокруг. Остается лишь серый однотонный туман, в котором я растворяюсь и уже не чувствую себя. Остается лишь мысль. Сама по себе, без всякого носителя. Скажете, так не бывает? А вы что, знаете, как бывает?

Самое странное ощущение — это даже не отсутствие тела, а отсутствие пространства и, главное — времени. Во времени я его, оказывается всегда так или иначе воспринимал, наблюдал его движение, чувствовал какие-то внутренние часы, отсчитывающие часы и минуты. Я всегда чего-то ждал и тогда время тянулось. Или, наоборот, пытался что-то отсрочить, и тогда оно бежало. И поэтому никогда не было такого вот внутреннего спокойствия. Очевидно, во времени оно просто невозможно.

А сейчас я ни о чем не беспокоился, никуда не спешил, ничего не ждал. Даже слова Оли о том, что ко мне придут, не ощущались мною как что-то, что произойдет когда-то. Я не знаю, как это объяснить, но я одновременно знал, что ко мне придут, что ко мне уже пришли и ушли; что мой вопрос будет решаться, сейчас решается и уже решен. Это все происходило одновременно. Вернее, происходило — неправильное слово, вне времени ничего не происходит, всё всегда есть здесь и сейчас. Хотя и это неправильное объяснение. Как неправильны и слова "одновременно" и "сейчас", которые подразумевают наличие времени. Просто в нашем языке нет понятий, которыми можно выразить это состояние. Все наши понятия и представления основаны на существовании во времени и пространстве. Поэтому я и путаюсь в показаниях. Как можно объяснить какому-нибудь первобытному африканскому туземцу, что вода может быть твердой и по ней можно ходить, если в его языке нет слова "лёд", как нет и представления о том, что это такое и как такое может быть?

Мысль мыслила о том, что все земные представление о посмертии основаны на пространственно-временных аналогиях. Следовательно, они не могут быть верны там, где нет ни того, ни другого. И никто не знает, что за порогом смерти. Даже Иисус Христос никогда прямо не говорил, что такое Царство Небесное. Он всегда говорил об этом в притчах, используя аналогии: Царство Небесное подобно тому-то…. А апостол Павел прямо сказал, что все наши знания об этом вопросе — гадательны и больше похожи на неясные тени в мутном зеркале.[59]

Без тела я никакая не душа, а просто мысль, существующая сама по себе. Хотя это и глупо, ведь мысль — это продукт деятельности мозга, а никакого мозга поблизости не наблюдается. Ну, или всё вокруг — это и есть мозг. Чей мозг? Бога? Ничей? Общий? Мой?

Интересная мысль, решила мысль сама о себе. Может быть, я в том мозгу, который меня и породил? И мысль пошла по кругу. Но тут прогрохотал голос:

— Я первый и последний![60]

Вокруг вспыхнули ослепительные огни, и между огней проявился некто, на чье лицо невозможно было бы смотреть, если бы у мысли были глаза. Оно сияло ярче солнца, а волосы, спадавшие по обе стороны лица, были белее самого чистого снега. Казалось, что это невозможно, но из его глаз лился свет еще более яркий, нежели свет тысячи солнц. Изо рта у него выходил обоюдоострый меч, а когда он начал говорить, его голос был подобен шуму водопада.

Если бы у меня было тело, то я бы пал на колени перед этим существом, настолько во всем его облике сквозила первозданная чистота и неизмеримая мощь. Но даже мысль забилась в страхе и простерлась у ног его. И вновь пророкотал шум водопада:

— Не бойся, Я первый и Последний, Альфа и Омега.

— Кто ты? — закричала в ужасе мысль.

— Не бойся, Егор, — чуть тише прошелестел водопад, — Я Мессия.[61]

— Господи! — воскликнула мысль, осознавшая себя опять Егором, — но почему Ты так выглядишь?

И тут я услышал смех. Обычный, человеческий смех. И обычный человеческий голос сказал:

— Потому что так меня описал автор Апокалипсиса. А ты эту Книгу читал, поэтому и увидел Меня именно таким. Разве тебе не говорили, что вы видите не то, что есть, а то, что вы хотите видеть?

И передо мной предстал человек, лет тридцати с небольшим, в какой-то белой тунике или как она там называется, опоясанной золотым поясом. Он был явно семитской внешности и по-своему очень красив.

— Так лучше? — улыбнулся Он. — Может, присядем?

Я оглянулся и вдруг ощутил свое тело. Посмотрел на свои руки, опустил взгляд на ноги. Это был и правда, я, только одетый в такой же белый балахон, как у Мессии. Ну, почти такой же. Опоясан я был, например, простой веревкой.

— Как мне называть Тебя, Господи? — дрожащими губами спросил я.

— Называй Меня — Учитель, ибо я Тот, Кто учит истине. И прекрати дрожать. Садись, давай уже!

Сам Он уже сидел на стуле с удобной спинкой, как будто соткавшемся из тумана рядом с ним.

— Хорошо, Учитель! — я оглянулся и увидел точно такой же стул, висевший в тумане рядом со мной. Я попробовал, но стул держался крепко и я сел. Хотя и предпочел бы стоять, лучше всего — на коленях.