Пересмешник

Я часто обедаю у себя в комнате. Миска фасолевого супа и эрзацбекон. Или соевый батончик. Сервоуборщика запрограммировали по моей просьбе приносить мне еду из университетского кафетерия. Иногда я медленно ем, снова и снова прокручивая один и тот же кусок фильма и силясь проникнуть в туманное прошлое. Бывает, я вижу такое, что потом не могу забыть. Например, сцену, где девочка плачет на могиле в поле. Или лошадь стоит на городской улице, на ней обвислая шляпа, уши торчат в дырки. Или старики пьют из больших стеклянных кружек и беззвучно смеются на экране. Иногда, глядя на такое, я начинаю плакать.

А потом, на несколько дней кряду, все чувства уходят, и я механически просматриваю обе катушки фильма от начала до конца, диктуя: «Байограф-пикчерс представляет „Плач Маргариты“, режиссер Джон У. Кили, в главной роли Мэри Пикфорд» и так далее до слова: «Конец». Потом выключаю диктофон, вынимаю стальной шарик и кладу его в отделение черной герметичной коробки с фильмом. И перехожу к следующему.

Это тяжело и скучно. Я поддерживаю себя марихуаной, а когда становится совсем невмоготу, ложусь подремать.

День третий

Сегодня я видел групповое самосожжение, первый раз в жизни. Двое молодых людей и девушка сели на Пятой авеню перед зданием, где делают и раздают обувь. Они выглядели мокрыми – видимо, полили себя какой-то горючей жидкостью. Я заметил их в тот самый момент, когда девушка поднесла огонек зажигалки к подолу своей джинсовой юбки. Наверное, они заранее накачались нужными препаратами, потому что на лицах не было и следа боли, только что-то вроде улыбок, когда бледное в солнечном свете пламя окутывало их желтым газовым цветком. Они стали сперва красными, затем черными. Несколько прохожих остановились посмотреть. Постепенно стал чувствоваться неприятный запах, и я ушел.

Я слышал про групповые самосожжения – в них всегда участвуют по три человека, – но сам их никогда не видел. Говорят, в Нью-Йорке они случаются часто.

Я нашел книгу. Настоящую книгу! Не такую, как те, что я читал в Огайо: они были тоненькие и рассказывали только про Роберто, Консуэлу и их пса Барбоску, – а настоящую, толстую и увесистую.

Это было просто. Я всего лишь открыл одну из сотен дверей в огромном стальном коридоре, в который выходит моя комната. В середине большого пустого помещения в стеклянной витрине лежала эта толстая книга. Я поднял запыленное стекло и взял ее. Она была тяжелая, страницы – желтые и сухие на ощупь. Книга называется «Словарь». В ней целые заросли слов.

День пятый

Теперь, начав вести дневник, я обнаружил, что стал обращать внимание на всякие странности, которых бы раньше не заметил. Я думаю, это для того, чтобы записать вечером. Примечать и обдумывать – очень большое напряжение. Иногда я чувствую себя совершенно растерянным. Наверное, именно поэтому Учредители сделали так, что обычному человеку почти невозможно добыть диктофон. И поэтому же нас учили с самого раннего возраста: «Сомневаешься – забудь».

Например, я заметил странность в зоопарке Бронкса или даже несколько странностей. Я больше месяца по средам ездил в зоопарк на мыслебусе и всегда видел там только пятерых детей, причем мне кажется, что это одни и те же дети. Все они в белых рубашках, все время едят мороженое в рожках, и – это, наверное, самое странное – они постоянно очень возбуждены и радуются всему, что видят. Другие посетители – мои ровесники или старше – часто смотрят на них мечтательно и улыбаются, и тогда дети указывают пальцем, скажем, на слона и кричат: «Ух ты, какой большой слон!» – и взрослые переглядываются, как будто успокоенные. В этом есть что-то жуткое. У меня закралась мысль: может, эти дети – роботы?

И еще более жуткое: если они роботы, то где остальные дети?

Всякий раз, заходя в Дом Рептилий, я вижу девушку в красном платье. Иногда она лежит на скамейке рядом с игуанами и спит. Иногда просто расхаживает без дела. Сегодня она держала в руках сэндвич и глядела, как питон за стеклом своей клетки скользит по ветвям синтетического дерева. И кстати, насчет питона у меня тоже сомнения. Он постоянно скользит в ветвях. Однако я помню с того далекого времени, когда был ребенком (насколько давно это было, я, конечно, знать не могу), что большие змеи в зоопарках обычно спали или лежали, свернувшись, в углу клетки, по виду как мертвые. А вот питон в зоопарке Бронкса все время скользит по ветвям и высовывает язык, так что все посетители Дома Рептилий ахают. Неужели и он робот?

День одиннадцатый

Я в расстроенных чувствах. Мне больно записывать то, что я подумал сегодня. Однако все настолько ясно и очевидно, как только поймешь. Отчего я не думал об этом раньше?