Перешагни бездну

От неожиданности Кумырбек утратил дар речи. Привстал на кошме, снова грохнулся на нее. Едва не задохнулся. Не мог даже пошевелить языком. Все ерзал на месте, а левая рука его страшно и нелепо прыгала.

Угольщики-аскеры открыто радовались. Они еще не поняли, что произошло, но вслух они выражали свое удовлетворение:

— Хитрость одной женщины — поклажа сорока верблюдов! Ай, молодец девушка!

— Попал в яму вождь войска смерти!

— Теперь не достанется сереброликая полузверю, получеловеку!

— Убежала, змейкой скользнула наша пери!

— Подавится теперь дракон своим ядом!

Неизвестно, слышал ли Кумырбек, о чем говорили угольщики — воины ислама. Ему перехватило горло, в ушах гудело, он хрипел что-то совершенно неразборчивое. Наконец он, чтобы избавиться от удушья, поднял вверх бороду, чтобы глубже вздохнуть. И тут вдруг увидел высоко над собой чьи-то вцепившиеся в край скалы пальцы.

Кумырбек сразу пришел в себя. Предчувствие опасности подступило к сердцу.

Словно в гипнозе, он переводил глаза с углежогов на скалу и обратно, неспособный двинуться с места. Он даже не попытался встать, отскочить в сторону, когда вдруг ему на голову посыпались камешки, щебенка. Так застигнутый землетрясением человек не в состоянии порой оторвать размякшие ноги от зыбкого пола.

— Эй, — тупо застонал Кумырбек, — чего там? Что случилось?

Из-за края утеса высунулась голова Аюба Тилла.

— Это ты? — бормотал Кумырбек. — Ты, Аюб? Чего тебе там надо?

Удивительно! Хитрец, лис, прожженный, по-звериному осторожный басмач не сообразил, что даже появление человека над обрывом на шатком нагромождении камней и обломков опасно для находящихся внизу. Отупение какое-то сковало мозг Кумырбека. Или вообще он не мог допустить, что замыслил Аюб Тилла.

— Иди сюда, Аюб! Скорей. Надо ловить эту дочь греха. Змею.

— Ловить? — переспросил Аюб Тилла. Голос его звучал натужно. Руки его все еще расшатывали обломок скалы. — Кого? Сейчас я тебя поймаю.

— Иди сюда! Иди! Или я прикажу вырвать тебе ноги. Иди. Лови девчонку! Там кто-то посторонний шляется. Он, он! Лови!

Так верил в силу своего слова Кумырбек, так привык к беспрекословному повиновению своих бессловесных углежогов, что и сейчас ждал безропотного послушания. Душивший его гнев нашел разрядку в дикой брани. Он расправил грудь и дышал громко, с силой. Он забыл о девушке и всю злость обрушил на Аюба Тилла. Эй, чего это он торчит на скале, да еще вздумал копаться над его головой на краю обрыва и смеет беспокоить его — датхо, обсыпает сверху камешками и песком.

Неистово Кумырбек кричал:

— Слезай, ублюдок! Сейчас же слезай!

Верхушка скалы, хоть и растрескалась, поддавалась с трудом. Аюб по пояс высунулся из-за края обрыва и засмеялся:

— Ха! Поглядите, друзья, дракон! Настоящий дракон. Гнев его подобен леденящей зиме. Медведь взбесившийся. Если каждого медведя уважать за дородство, визирем придется его назначить.

Обращался он к толпившимся неподалеку на лужайке угольщикам.

Не сразу Кумырбек заметил, что магазинки у них не за плечами, а почему-то в руках. Команду он не давал, а оружие взято наизготовку.

— Что? Как вы смеете?! — захрипел, все еще не вставая с кошмы, Кумырбек. Сердце сжалось от боли. Он видел кружочки винтовочных дул, направленных на него. — Хорошо! Что? Кто? Не посмеете мусульмане — мусульманина!

— Не пускайте его! — закричал с высоты Аюб Тилла. — Пусть сидит, не шевелится… Он, Кумырбек, помрет позорной смертью.

— Что вы делаете?

Голос датхо звучал совсем жалобно. Наконец Кумырбек понял… Дело его плохо. Он пропал. Его аскеры осмелились угрожать ему винтовками! Угольщики и слова «нет» не произносили, а теперь в лицо тычут дула магазинок.

— Сейчас… минуточку, и узнаешь, — крикнул со скалы Аюб Тилла. — Душно нам от тебя… Душно от твоего господства, душно от твоего звериного нрава… Сейчас… Минуточку… Сейчас птица твоей души вылетит из клетки твоего тела. Ха… Только не из чистой дверки твоего рта, а… Ха! Сейчас тебя придавит гора из камней, и душа не найдет чистого выхода из твоего тела.

Задергался, заметался на кошме Кумырбек. Он мусульманин. Он веровал в рай и ад. Поверие гласит: дух раздавленного выходит не через горло и рот, а… непотребно, через… Раздавленному, нечистому от собственных испражнений закрыт вход в рай…

Кумырбек еще успел выдавить из груди одно слово:

— Стойте!

Громада камней обрушилась на него.

Пыль и песок взметнулись над лужайкой, медленно рассеялись.

— Да, вот тебе и хорошо! Птица твоей души пусть теперь пищит там… — Подошедший Аюб Тилла показал рукой на завал. — Получай брачное ложе из камней… Повелось так — собака повелевает собаками. Мы не собаки… Он был собакой…

Весь трясущийся, дергающийся Юнус-кары робко заглянул в глаза Аюбу и заговорил:

— Слишком большую просеку прорубил датхо среди мусульман.

Он явно трусил. Белая чалма распустилась и свисала на лоб. Лицо побледнело, губы дрожали. Он ужасно боялся — вдруг камни раздвинутся и грозный датхо Кумырбек восстанет. Лучше спрятаться за спиной Аюба Тилла. Наверное, теперь он возьмет на себя начальствование.

А Аюб Тилла смотрел на угольщиков, на их посеревшие лица.