— Что ты имеешь в виду? — резко повернулся к Молиару вождь вождей и встретил безмятежно-спокойный, он бы сказал, бараний взгляд его темно-карих влажных глаз, говоривших лишь о предельной наивности. — Что ты там болтаешь? Ты?
— Молиар, с вашего разрешения, купец второй гильдии из Самарканда, из города благородного и священного. Молиар к вашим услугам, ваше высокопревосходительство.
Многословие Молиара, да еще с явной издевкой, могло вывести из себя, но вождь вождей сдерживался. Увы, не всегда даже всесильный может наказать наглеца. Надо еще выяснить, какую роль сыграл этот ничтожный купчишка во внезапном отъезде Нупгун Церена и в срыве переговоров.
— Так в чем же дело, господин купец второй гильдии? Ты будешь говорить, или развязать тебе язык?
И угрожающий тон, и смысл слов вождя вождей вызвали замешательство в комнате. Гурки перестали жевать и повернули головы к Пир Карам-шаху, выжидательно глядя на него. Царь Мастуджа застыл с полным ртом.
Склонив свое плотное туловище так, что аккуратная чалма чуть не коснулась блюда с пирожками, Молиар заговорил, нет, не заговорил, а залепетал:
— Если их высокопревосходительство соизволит проявить великодушие и, боже правый, снизойдет к нам, ничтожным, то не соблаговолят ли они с распахнутым сердцем вникнуть в смысл наших ничтожных слов. О господин начальник, если вы взглянете на меня с улыбкой, я воспряну духом и сердцем и проникнусь надеждой. Извините, что я поддался слабости многословия. Я готов растерзать себя.
— К делу! Что вы сообщили послу Далай Ламы, какую новость? Почему Нупгун Церен ускакал из Мастуджа, будто гонимый джиннами? Никто так и не смог нагнать его.
— Да, дичь быстроногая. Дичь боится джиннов. Сейчас их много здесь. — Но тут же Молиар спохватился и продолжал: — Позвольте сказать вам, ваше превосходительство, мы привезли господину послу Лхассы письмо от главнокомандующего армией сил ислама Ибрагимбека.
— Письмо?! — воскликнул Пир Карам-шах, и губы его запрыгали.
Важно склонившись снова вперед, Молиар сказал:
— Господин Ибрагимбек, верховный командующий ислама, вручая нам в Кундузе письмо, соблаговолил распорядиться отдать его в собственные руки господина посла. Что мы и выполнили.
— Письмо! — разочарованно воскликнул Пир Карам-шах. — И ты не знаешь, что в письме?
Скромно опустив свои бесстыдно наивные глаза, Молиар макал корки хлеба в растопленное баранье сало, выбирал куски жареного козленка и все с аппетитом отправлял в рот. Наконец он скромно сказал:
— Мы писали это письмо.
— Как?
— Не сподобен господин Ибрагимбек премудрости грамоты, да и на что могущественному главе локайского племени обременять свои мозги изучением всяких там буковок и почерков. Боже правый! Довольно ему моргнуть, и пред ним склонится дюжина писарей, чтобы записать его мысли.
— И?
— И их превосходительство Ибрагимбек призвал купца второй гильдии господина Молиара, то есть нас, и приказал: «Возьмите калам!» О, он сказал не «возьми», а «возьмите», и еще прибавил: «Возьмите бумагу и пишите! А пишите идолопоклоннику, камнееду, поганой собаке Далай Ламе. „Ни один правоверный не захочет сесть с тобой на ковер переговоров. Даже и видеть тебя, язычника, не пожелает, чтобы не опоганить своих глаз и не осквернить чистого своего обоняния“. И еще приказал Ибрагимбек написать: „Предав мечу врагов ислама в Бухаре, Самарканде и Ташкенте и освободив прочие исламские земли от неверных, я, Ибрагимбек, пойду в поход на логово язычников Тибета, дабы сокрушить прибежище Гога и Магога, именуемое Лхассой“».
Все, в том числе и Пир Карам-шах, слушали в полной растерянности, что говорил с усмешкой купец Молиар. Когда он наконец остановился, чтобы промочить горло глотком чая, Пир Карам-шах раздраженно спросил:
— И такие слова были в письме?
— Всё вписал я в письмо, боже правый. И еще много других поносных слов. И еще было написано: «А если кто из язычников переступит порог моей юрты, того наглеца я прикажу привязать к колышкам и содрать с него живого кожу. Так принято в племени локай поступать со злейшими врагами». В письме имелось еще много самых страшных проклятий. И еще я приписал: «Смерть ползает в горах Бадахшана. Белые Змеи заползают на ложе приезжих язычников и дают пососать им из своих грудей смертельного яду».
Молиар замолк и принялся тщательно выбирать из миски с нарезанным жареным мясом кусочек получше.