Перешагни бездну

— Лекарство-то ваше. А лечить-то мне придется. За такое дело задаток обязательно.

— Ой, хитрец!

— Пятьсот!

— По рукам.

Ударили по рукам. Совсем так, будто Молиар продавал на кишлачном базарчике мешок гороха, а Бош-хатын покупала.

Но рука Бош-хатын оказалась длиннее, чем мог вообразить Молиар. Выпроводили его из Кала-и-Фатту быстро. Рука же эмирши в виде того самого охранника с ржавой бороденкой, человека, похожего на пень, корявый, омерзительный, отныне держала его за шиворот в его путешествии от самых ворот дворца через все бесчисленные перевалы, переправы, мосты и овринги до самого селения Мастудж. «Рука» не отставала, «рука» не спускала с Молиара глаз.

Все продумала, предусмотрела Бош-хатын. Она воображала, что сумела раскусить Молиара, распробовать его на вкус, на цвет, запах. Могла ли она даже на секунду заподозрить, что этот простоватый, наивный базарный хитрец на самом деле раскусил ее. Он узнал, кто самый опасный враг Моники.

Молиар впал в ярость, но не слепую, дикую, а в ярость расчетливую, беспощадную. Если бы только он имел возможность, то самое желудочное «дору» он, конечно, без колебаний подсыпал бы самой Бош-хатын. И возможность такую Молиар имел. Но, боже правый, тогда он не сумел бы живым убраться из Кала-и-Фатту. И что сталось бы с Моникой?

Пятясь и низко кланяясь, оп удалился из покоев госпожи эмирши, поспешил к себе. Сняв фрак, облачился в одежды, более подходящие для восточного путешественника, и в сопровождения Человека-пня пустился в далекий путь.

А так как ходили слухи, что Ибрагимбек под давлением правительственных войск попытался из Каттагана проникнуть со своими локайцами через Гиндукуш в Бадахшан, Молиар решил ехать не по прямой, а сделать, как он выразился, небольшой, в двести верст, крюк через Каттагап и долину у подножья снежного гиганта Тирадж-Мир. Из памяти Молиара не изгладились еще разговоры о том, что эмир Алимхан собирался выдать Монику за своего главнокомандующего-конокрада. «Так или иначе этому не бывать, — думал Молиар. — Такие звери тоже могут болеть желудочными коликами».

И могла ли Бош-хатын вообразить, что она сама помогла «царю хитрецов» в осуществлении его планов. А он ехал на своем отличном коне и торжествовал вслух: «Ну, теперь, девочка, ты будешь у меня принцессой! Я сделаю из тебя настоящую принцессу, моя Моника! И самую богатую в мире принцессу!»

Совсем забыла Бош-хатын про документы кызылкумских исследований, так долго пролежавшие без пользы в сейфе швейцарского банка. Вернее, не забыла, а просто в силу несколько упрощенных своих взглядов на сущность капиталов и богатства она не знала, что какие-то исписанные бумажки могут представлять ценность. Она ужасно удивилась бы, узнав, что простак и твердая башка купчишка Молиар провел ее за нос и нашел способ изъять гигантские ценности из Бухарского центра. Ну что ж! Документы и отчеты геологической разведки в Кызылкумах, находившиеся в банковском сейфе, бесспорно являлись собственностью некоего русского горного инженера, и достаточно было заявителю назвать шифр и оплатить накопившуюся за девять-десять лет пошлину, чтобы банк выдал их по первому требованию. И подпись, поставленная Молиаром, и предъявленный им шифр были признаны подлинными, а пошлина оплачена сполна.

Наступил момент, когда маленький самаркандец мог распорядиться кызылкумскими документами как ему заблагорассудится.

РАЗГОВОР

Отведал сладкого, готовься к горькому.

Беруни

И все же разговор произошел.

Как ни отвиливал Молиар, как он ни прятал глаза, но доктор Бадма и Сахиб Джелял все-таки поймали его.

— В чем дело? — спросил Сахиб Джелял, и тон его не сулил ничего хорошего. Молиар понимал это, и мгновенно лицо его сделалось серьезным. Он сразу же пошел в открытую: