Перешагни бездну

— «Благословение и радость! С прискорбием восприняли мы весть, что шелудивые собаки подтачивают трон ваш, и мы умоляем всемогущего послать вам победу с помощью непобедимых сил ислама и инглизов, верных друзей наших. Хотим сообщить вам следующее: некоторые злые языки клевещут на нас, якобы мы осуждаем басмачей и хвалим колхозы. Сколько воду ни кипяти, она жирнее не станет. Как же нам говорить иначе, когда мы занимаем высокий пост у Советов и имеем силу? Иначе мы подорвем доверие к себе. Оттого, что нам приходится бить языком, вам, ваше величество, будет не убыток, а прибыль. Поверьте, на нас не направлены испепеляющие взоры большевых, мы знаем, что делать. Мы послали к вам двух самаркандских муллобачей довести до ваших ушей, что нашлась девушка по имени Фоника-Моника-ой, по слухам, дочь вашего высочества. Мусульмане из „Исламского союза среднеазиатских мусульман для борьбы с неверными“ разузнали, что девица, про которую говорят, что она дочь ваша, проживает ныне в доме ишана чуянтепинского Зухара Аляддина, спрятанная от милиции и прокуратуры, которые обе объявили ее прокаженной, что неверно. О принятых мерах сообщим вам. Выражаем наше скромное мнение: очень важно, чтобы за границей знали о святотатственных притеснениях, которым подвергается принцесса. Мы же написали о счастливом обстоятельстве обнаружения царской дочери мусульманам Калькутты и Дакки, Каира и Аль Аммана, Стамбула и Багдада. Пусть знают и вознесут молитвы к престолу аллаха за эмира Бухары и за счастливое избавление его дочери от притеснений. И да помнят: когда высекается огонь, загорается пламя, когда поведают, узнаешь!»

Тяжелыми вздохами откликался на чтение письма Сеид Алимхан. Он старался изобразить на своем застывшем мучнисто-белом лице радость и горесть: радость по поводу того, что нашлась дочь, горесть потому, что дочь в столь ужасном положении. И все, даже самые черствые, не могли не посочувствовать озабоченному царственному отцу.

Но едва ли кто из присутствующих мог предусмотреть, что произойдет дальше.

— Увы, — заканючил эмир, — казна Бухарского государства пуста… рваные кошельки… коврики разные… на кирпичах… сырость, холод… преданные наши молитвенники… радетели… сидят в Бухаре в лохмотьях… голодные… гроша не имеют… заплатить сапожнику, прикинуть подметки на дырявые кавуши… молчите! — Он чуть поднял руку, задребезжав четками, когда по курынышу прошел шелест сочувствия. — Вас, наших слуг, тоже знаем… подхалимы вы, говорящие «добро пожаловать», подносящие нам подносы… пустые… держащие за пазухой камень злословия… сироп во рту… языком лицемерия лижущие пыль следов… Вы готовы удалиться за один рубль… объедаетесь, жиреете… а газии расцветают кровавыми гвоздиками ран…

Решив, что перлов красноречия в духе проповедей достаточно, Саид Алимхан устало откинулся на спинку трона и, изнывая, бормотал:

— Остальное потом… поговорим… скоро теперь.

Все переглянулись. Впервые за многие годы они услышали от эмира подобное. Действительно, надвигаются события.

Но если они надеялись услышать новости, их ждало разочарование. Всем своим видом их повелитель показывал, что разговор его утомил. «Золотая гортань» его нуждалась в отдыхе. Тогда открыл рот и начал вещать Ходжи Абду Хафиз — Начальник Дверей. Эмир ему всегда поручал говорить неприятные вещи. Начальник Дверей отлично умел «расстилать пустой дастархан на холодном полу». Любое его слово сулило гадости.