Перешагни бездну

— Э… э! Господин базарчи, ничего не получилось с твоими сказками-рассказками, — выйдя с Молиаром из михманханы, заметил мулла Ибадулла. — Ничего не стоят твои хитрости. Когда бог раздавал мудрость, в твой мешок мало попало… э… Их высочество тебя и не слушал.

— Лучше быть клювом цыпленка, нежели кабаньим задом, — съязвил Молиар. Он нашел путь к сердцу эмира и чувствовал себя спокойно. Стараясь шагать важно и надменно, он искоса поглядывал на влачившего с трудом свою тушу толстяка. Видимо, он устал и хотел спать. Чудовищная зевота раздирала ему рот.

— Э, теперь его высочество проговорит до вторых петухов с этим, как его… Бородой… — откровенно позавидовал мулла Ибадулла.

— До утра? Неужели?

С облегчением Молиар увидел, что духовник настроен добродушно.

— Пусть… э… поговорят! — зевнул еще оглушительнее Ибадулла.

— Пусть поговорят, — вторил Молиар и вдруг спохватился: — А где ужин? Боже правый, пахнет!

Он остановился и с силой втягивал своими широкими, жадно шевелящимися ноздрями запахи жареного, пробивавшиеся сквозь духоту и тяжелую прелость, стоявшую в дворцовых покоях.

— Э-э… пахнет? — обрадовался мулла Ибадулла. — Ужином пахнет. А разве вы хотели ужинать?

Он остановился и всей тушей заслонил проход, по которому они шли.

— Хо-хо! — заговорил Молиар, — или ты, братец ты мой, вообразил, что я сыт запахами и паром? Где обещанный ужин, о отец гостеприимства?!

Вся толстенная физиономия муллы Ибадуллы расползлась в неестественно добродушной улыбке. Ибадулла улыбался столь усердно, что в комнате будто светлее сделалось, хотя по-прежнему чуть теплился огонек в плошке с маслом.

— Знаешь что? — все еще принюхиваясь и прощупывая, тянул Ибадулла. — Знаешь, ты в самом деле мой брат, вероятно. С таким аппетитом в нашем Чуян-тепа только люди из нашей семьи. Все пожрать горазды. Ну, раз ты хочешь есть, когда вокруг тебя бродит ангел Азраил, ты хороший человек…

Упоминание о смерти царапнуло по сердцу. Будь проклят этот мулла Ибадулла! И вправду он страшный человек. Но что оставалось делать самаркандцу. Он ткнул кулаком Ибадуллу в бок и заторопил:

— Веди же к дастархану, о падишах желудка. Я хочу жареного и вареного. Приглашай с собой и Азраила. После плова он заснет и положит свой карающий меч мне под подушку…

— Э-э-э… — испуганно заблеял мулла Ибадулла…

Не слишком приятно сидеть за одним дастарханом с ангелом, да еще ангелом смерти.

Индуса в малиновой чалме через всю анфиладу приемных залов дворца провожал смазливый мальчик, из тех, кто подавал шурпу и чай. Мальчик шел впереди, покачивая по привычке в ритмическом подобии пляски бедрами. Так они и шли по комнатам, на этот раз по нисходящей от роскоши курынышханы и саломханы к нищете первой михманханы. Здесь, в сумраке, все так же одиноко сидел, нахохлившись, перед холодным очагом Одноглазый в синей с блестками чалме.

Шоу внезапно остановился и вполголоса приказал:

— Возвращайтесь в Пешавер.

Чалма вздрогнула, и единственный глаз Курширмата уставился в лицо индуса.

— Вы дадите мне письмо?

— Нет, зайдете в бунгало и передадите мисс Хаит: «Невеста не поедет. Ждите жениха!»

— А что скажет эмир?

— Нас не интересует, что скажет их высочество. Отправляйтесь! И знайте, если вы еще раз попробуете продавать дочь отцу, у нас с вами не будет никаких дел.

Он вышел, оставив Курширмата у очага. Старый басмач усиленно ворошил железными щипцами холодную золу.

ДОРОГА В ПЯНДЖШИР

Можешь быть спутником самого сатаны, но за хвост его тогда держись крепко.

Каани

И у тигра может приключиться чиряк. И тогда тигру приходится отложить свои тигровые дела.

Под утро сон Бадмы прервали. Он проснулся сразу, как просыпался всегда, и мгновенно оказался на ногах.

Когда Хаджи Абду Хафиз вошел, прикрывая ладонью огонек свечи, доктор в белом нижнем одеянии уже стоял в настороженной позе у изголовья постели. Начальник Дверей позже клялся: «Подумал я — горный дух стоит. Вот-вот на меня кинется».

Свет упал на лицо Бадмы, оно казалось застывшим, каменным. Все еще неуверенным голосом Начальник Дверей объяснил причину своего неурочного вторжения. Оказывается, в помощи доктора очень нуждается страждущий, сам его высочество.

Бадма не выразил ни удивления, ни недовольства. Он даже ничего не спросил. Не спеша надел желтое шерстяное одеяние с красной оторочкой по краю и процедил сквозь зубы:

— Идемте!