Переселение. Том 1

Помня, что он имеет дело с избалованной девочкой и что она дочь майора Божича, Павел сначала повел речь о том, что она, мол, скоро вырастет и будет прекрасна и так же недосягаема для людей, как луна на небе; потом он сказал, что они уже набегались и пора возвращаться. Ведь они едут в Вену, а не пришли сюда ловить бабочек. Позднее Павел вспоминал, что он беспомощно стоял возле девушки, не зная, что делать. Она лежала среди цветущих маков, а поодаль чернел густой лес. И вдруг Текла тихо попросила его сесть или лечь рядом с нею, сказав, что это — счастливейший день в ее жизни; потом прибавила, что мама отбивает у нее всех кавалеров, но его она ни за что не отдаст.

Павел растерянно опустился рядом с нею на траву, приминая маки. А она закрыла глаза и улыбнулась, потом принялась лепетать, что все это она предчувствовала, когда отправлялась в поездку, что надеялась встретить в пути того, о ком уже давно мечтает, что она уже не ребенок, и капитан может, если хочет, ее поцеловать. «Может поцеловать», — повторила она чуть слышно.

Исакович в первую минуту онемел. Он, как и другие сирмийские гусары, хотя и слышал о венках многое, но такой девицы до сих пор еще никогда не встречал. Он не знал, что и думать. Что она, рехнулась, или такая уж испорченная, или, может, видела или слышала, как ведут себя взрослые? Текла между тем взяла его за руку и нежно привлекла к себе. Рука у нее была холодная, как змея. Потом она капризно пожаловалась, что солнце светит ей в глаза и она ничего не видит. А так как Павел все еще сидел, точно окаменев, она дерзко прошептала:

— Милый, почему ты такой робкий?

И только тут, только тут Исакович вскочил как ошпаренный и даже пнул ее носком сапога, словно будил на конюшне уснувшего гусара. Он весь дрожал от бешенства.

— Придется мне рассказать Божичу, как ведет себя его дочь! — крикнул он. Затем круто повернулся и так быстро зашагал с горки, что известняк вылетал у него из-под сапог, словно выбивались из травы белые каменные родники.

На мгновение Текла оторопела. Потом кинулась за ним, крича, что он боров и ничего в девичьей любви не смыслит. Что вырос среди лошадей. Что он — изверг, влюбленный в женщину, чья могила уже травой поросла, сумасшедший. А она-то, дура, обрадовалась, когда он вошел в экипаж! Он совсем не понимает, что такое истинная девичья любовь, а ведь это — ее первая любовь. И, главное, пусть он ничего не говорит отцу.

Исакович молча спускался по корчевью.

Когда они добрались до поляны, откуда пошли на прогулку, слуги уже гасили разложенные костры и запрягали лошадей. Подойдя ближе, запыхавшийся Павел увидел, что госпожа Божич садится в экипаж, а ее муж церемонно прощается с дамами. Увидев дочь рядом с капитаном, Евдокия побледнела, потом покраснела и спросила Исаковича, куда они ходили, прибавив, что невежливо покидать общество. Разве он не понимает, сказала она, что Текла еще ребенок?

Божич тем временем кричал, чтобы запрягали и трогались в путь.

Золотые лучи солнца, падавшие сквозь зелень ветвей, освещали девушку. И задумавшемуся Павлу вдруг почудилось, будто перед ним — белая тень жены: она смотрит на него с грустной улыбкой, словно диву дается, куда он ходил и куда идет.

И вдруг, когда все остальные путешественники уже уселись, Исакович ненароком уронил свою офицерскую треуголку возле колеса кареты. Текла быстро схватила ее и, подбросив несколько раз вверх, словно голубя-турмана, швырнула в затухавший на поляне костер, кинула на манер сеятеля, бросающего зерна в борозду. Увидев, что она сделала, все так и покатились со смеху.

Исакович кинулся спасать свою треуголку, но от огня в ней уже появилась дыра, казалось, шляпу пробила пистолетная пуля.

Божич подбежал к дочери, грубо схватил ее за руку и велел просить прощения. От боли она упала перед отцом на колени.

— Девушки в ее возрасте, — сказал майор, — порою и сами не знают, что делают. У меня в Гране есть друзья офицеры, и я раздобуду вам новую треуголку, эта уже никуда не годится…

И тут почти все путники вышли из экипажей и стали подбрасывать вверх и ловить свои шляпы, словно это были бабочки. Послышался громкий смех, все развеселились; наконец экипажи покинули поляну и двинулись в путь.

Исакович начал было уверять Божича и его жену, что никакой вины с его стороны нет. Но майор быстро замял разговор и принялся развлекать своих спутников. Павел еще долго сидел нахмурившись, не говоря ни слова, Евдокия смотрела вдаль с таким видом, будто где-то там, на горизонте, происходит что-то необычное, а ее дочь опять упрямо уставилась на капитана.

Вот так майор Божич, его жена и дочь ехали в обществе Павла до самого Грана.

Их все больше засыпала дорожная пыль — путь теперь проходил по долине, среди селений. Справа и слева розовели фруктовые деревья. Все чаще попадались хутора, откуда доносился собачий лай.