Перерыв на жизнь

А ведь только недавно на вопрос друга, не надоели ли ему шлюхи, ответил, что нет. Но увидел Дружинину и решил: надоели.

Задолбали. Смотреть на них больше не мог. Разные все лица и такие одинаковые. Все одинаковые. А еще с Радой

Дружининой хотелось не только сексом заниматься, но и говорить. Возможно, опять-таки, из-за их прошлого. Может быть,

если бы не знал ее раньше, с ней бы тоже не разговаривал. Обменивался нужными фразами лишь бы до кровати довести.

И вот она, наконец, здесь. Сидит голая на его кровати, белеет спиной в сумрачной комнате. Такая красивая. Спокойная.

Желанная. Скромная. Есть в ее движениях какая-то сдержанность, — так неспешно она расстилает постель, словно

готовится не сексом на ней заняться, а умереть. Зачем вообще ее расстилать?

Рада слышит шаги Артёма за спиной, чувствует, как слегка прогибается матрас под тяжестью его тела, и невольно замирает.

Горит ожиданием, томится предвкушением и испытывает… страх. Да, ей страшно. У нее давно не было никого, кроме

Антошки. Она привыкла к нему, знает его. И совершенно не знает Гергердта. Он незнакомый, чужой. Ошалелый от

сексуального желания и очень для нее опасный.

Надо же, думала, он набросится на нее, стоит им оказаться в кровати, а Гера медлит. Греет ее плечи горячим дыханием, но

медлит, не целует. Слегка касается губами шеи и — о, господи! — нюхает ее. Как животное. Шумно втягивает запах, щекоча

кожу кончиком носа и вдруг, приподнимая, усаживает ее на себя и крепко прижимает к своему телу. Она чувствует его

твердый член ягодицами и рвется возмутиться: предупреждала же, что сзади не нравится.

Артём замечает, как вмиг каменеет ее спина, и Рада едва уловимо подается вперед, точно пытается убежать.

— Не бойся. Я же говорил: все только по взаимному согласию. Я не глухой. И память у меня хорошая.

Ему не терпится узнать ее, почувствовать. Он так ее ждал. Так хотел. Не помнил, чтобы кого-то хотел с такой силой. А теперь

держит ее в руках и дуреет. Еще не целует, не ласкает, но уже дуреет от какого-то незнакомого чувства. Давно уже не

испытывал ничего нового. А сегодня испытает. Целая ночь впереди. И она, Радка-мармеладка, вся его. Вся.

Его рука опускается вниз, скользит у нее между ног, замирает на теплом влажном местечке.

— Я буду хорошо с тобой обращаться.

Она хрипло и негромко смеется:

— Обещаешь не выбрасывать мои лифчики в мусорное ведро?

— Обещаю, — улыбается ей в плечо, шалея даже от ее голоса, осипшего от желания, волнения и страха.

Гергердт нутром чувствует страх. И это ему тоже нравится. Она ведет себя как девственница. Но Дружинина не может быть

девственницей. Ей двадцать восемь лет. И она спит со своим начальником. Спала. Этот Антошка к ней больше не

притронется.

— Ты же сама пришла. Сама. — Водит губами по шее. Как хорошо, что Рада собрала волосы, сцепила резиночкой в высокий

хвост. Они не будут мешать ласкать ее.

— Гера, — шепчет она, — новый любовник — это как новый массажист. Не знаешь, чего ожидать. Не знаешь техники.

Знаешь, зачем пришла, а руки чужие. Но после первого раза становится ясно: придешь еще раз, или нет. — Она чуть

выгибается и, глубоко вздыхая, отклоняется, сильнее опираясь ему на грудь. Гера крепкий, теплый.

— У тебя нет выбора. Ты уже сказала: пять месяцев. А вдруг тебе не понравится?

— Понравится. Я пришла, потому что хочу. А ты мне нравишься.

Он ей нравится. Она видела его голого в душе. Гера, он... как статуя. Каменный. Скульптурно сложенный. Антошке до него

далеко. Гера сделал свое тело идеальным. Такими не рождаются, такими становятся.

— Я хочу, чтобы ты стонала.

Дружинина издает мягкий смешок и немного запрокидывает голову. Собирается что-то сказать, но уже не может, удивленно

вздрагивая от неожиданного укуса в плечо. Дыхание у нее обрывается, по телу бегут мурашки.

Гергердт ждет первого вздоха и начинает целовать ее. Шею. Плечи. Влажно, настойчиво. Сминая волю, разум. И свою

выдержку заодно. Какая тут выдержка, когда чувствуешь ее дрожащую. Готовую. Слышишь затрудненное дыхание,

различаешь все его оттенки. Откликаешься на каждый стон.

Она такая роскошная. Чувственная. Совершенно расслабленная. Ее тело дышит возбуждением. Грудь тяжело вздымается.

При взгляде на эту грудь рот наполнялся слюной. У нее натуральная грудь. Идеальная, высокая. Ее хочется попробовать на

вкус, не говоря уж о примитивном желании сжать руками.

И он делает это. Гера по-собственнически сжимает ее грудь; мнет небрежно, от удовольствия порыкивая ей в шею. По его

сильному телу бежит дрожь. Что же будет, когда он войдет в нее? Да он кончит сразу. Но пока еще удается держать себя в

руках, хотя это адски больно.

Он разворачивает ее. Ухватив за ягодицы, крепко вжимает в себя, чтобы она почувствовала, как он хочет, поняла, что

получит. Рада обхватывает его ногами; он целует ее грудь и слегка покусывает.

Она берет его за руки, но не для того, чтобы оторвать от себя. Нет, лишь кладет свои теплые ладони на его, потом сжимает

запястья. Гладит предплечья, ведет вверх по налитым бугристым мышцам. Ей надо привыкнуть к нему. У него такие