Перерастая бога. Пособие для начинающих

Почему она не пришла в голову Аристотелю (383–322 до н. э.)? Он считается одним из величайших мыслителей в истории. В значительной степени именно он открыл принципы логического мышления. Он изучал и описывал строение животных и растений в доскональных подробностях. И однако же был совершенно беспомощен, когда дело доходило до ответа на неизбежно возникавший вопрос «А откуда они взялись?». У Архимеда (ок. 287–212 до н. э.) случались яркие озарения, причем как в ванне, так и без нее (поищите подробности в интернете, хотя, к сожалению, история о выскакивающем из ванны Архимеде может оказаться еще одним приятным для пересказывания мифом вроде тех, что встретились нам в главе 3). Но вот идея об эволюции путем естественного отбора не осенила его ни разу. Эратосфен (276–194 до н. э.) вычислил окружность Земли, сравнив длину полуденной тени в двух разных точках, расстояние между которыми было известно. Блестяще! Он сумел правильно оценить угол наклона земной оси (наклона, обеспечивающего нам смену времен года). И тем не менее, хотя все эти умные древние греки были окружены животными и растениями (а также, разумеется, людьми) и не могли не задаваться вопросами о том, каким образом те возникли столь целесообразными, столь превосходно «сконструированными», никто из них не додумался до крайне простой идеи — дарвиновской идеи. До нее не дошел ни Галилей, ни Исаак Ньютон — вероятно, просто-напросто умнейший из когда-либо живших людей[45], — ни какой-либо из великих философов на протяжении всей человеческой истории. А ведь идея так проста и так могущественна, что, кажется, ее мог бы открыть любой дурак, сидя на своем диване, не имея никаких особенных познаний и не прибегая к математическим выкладкам. Казалось бы, это проще, чем решить заурядный кроссворд (пишу без тени неискренности: по части кроссвордов я безнадежен). Но никому она не приходила в голову вплоть до середины девятнадцатого века. Эта захватывающая своей убедительностью и, однако же, простая идея, не дававшаяся величайшим мыслителям человечества, в конце концов осенила двух не обладавших математическим складом ума путешествующих натуралистов-коллекционеров: Чарльза Дарвина и Альфреда Уоллеса. Также, судя по всему, независимо от них и примерно в то же время к ней пришел еще один человек, шотландский садовник по имени Патрик Мэтью.

Отчего же потребовалось столько времени? Вот мое мнение на этот счет. Я думаю, что сложность, красота и «целесообразность» устройства живых существ должны были казаться очевидно продуманными разумным создателем. Чтобы вообразить что-либо иное, следовало сделать смелый рывок. Речь идет не о физической смелости — не о храбрости солдата в бою. Я говорю о смелости интеллектуальной — о том, чтобы отважно взглянуть на явную нелепость и сказать себе: «Не может быть, что вы всерьез, но, как бы то ни было, давайте все же рискнем и рассмотрим такую возможность». Предположение, что пушечное ядро и пушинка будут падать с одинаковой скоростью, было «очевидно» смехотворным. Однако у Галилея хватило интеллектуальной смелости проверить и доказать его. Мысль, будто Африка была когда-то объединена с Южной Америкой, а затем их потихоньку растащило в разные стороны, выглядела полнейшей чушью. Но Вегенер не побоялся посмотреть, к чему она приведет. И уж в высшей степени нелепым казалось то, что у такой очевидно «спроектированной» вещи, как человеческий глаз, на самом деле не было никакого проектировщика. Тем не менее Дарвин отважно взялся исследовать такую возможность. И теперь мы знаем, что он был прав. Причем это касается не только глаза, но каждой мельчайшей подробности всего, что нам известно о любом живом существе.

Простая истина об эволюции путем естественного отбора была у всех этих умных древних греков и блистательных додарвиновских математиков и философов прямо под носом. Но ни у одного из них не нашлось интеллектуальной отваги бросить вызов кажущейся очевидности. Они проглядели чудесное «восходящее» объяснение того, что ошибочно воспринималось как нечто созданное несомненно «нисходящим» способом. Подлинное объяснение было ослепительно простым, и потому требовалась особенная смелость, чтобы рассмотреть и проработать его досконально. Идея естественного отбора ускользнула от всех этих великолепных умов именно потому, что была столь простой. На первый взгляд чересчур простой, чтобы справиться с тяжелой задачей исчерпывающего объяснения живой природы во всей ее сложности и многообразии.