Переписчик

Затаив дыхание я следил, как она летит, мимоходом озаряя зубчатые стены и с грохотом отскакивая от камней, а потом начинает угасать и наконец исчезает.

Чужак выдохнул.

Потом достал фонарик, толстую веревку, карабины и скобы и застегнул на груди кожаную обвязку, тут же неуютно передернув плечами. Я наблюдал за ним с растущим возбуждением.

– Туда невозможно спуститься.

– Да, но у меня есть обязанности. – Чужак вбил скобу в скалу. – Я должен все сосчитать. Все отследить.

Он прикрепил веревку с карабинами к этому якорю и к своей сбруе.

– Не надо, – отчаянно попросил я. – Не надо.

– Знаешь, чем ты можешь помочь? Знаешь, что мне нужно? Ты должен внимательно слушать. Сумеешь? Напряги уши так сильно, как только можешь. И если кто-нибудь приблизится – крикни мне.

Чужак вручил мне еще одну трубку. Она оказалась приятной на ощупь и тяжелой. Я разглядел внутри две прозрачные, но отчетливо разделенные жидкости.

– Если услышишь шаги, сожми ее.

Я понял, что надо сломать стенку между отсеками.

– Справишься? Затем встряхни и бросай вниз.

– А если попаду в вас?

– Тогда у меня будет шишка на голове. – Он скорчил глупую рожицу.

– А если она разобьется о камни?

Чужак покачал головой и постучал трубкой по выступу, мол, смотри, какая прочная.

– Но зажжешь ее, только если что-нибудь услышишь, – напомнил он.

Я пообещал.

Чужак снял очки, протер их и, снова надев, намотал ремешок фонарика на запястье.

– Что ж, давай глянем.

Размотав веревку, он шагнул прямо в яму.

Двигался он быстро, одной рукой держась за трос, а другой и ногами умело направляя себя мимо коварных выступов и углов.

Темнота поглотила его. Я видел, как дрожит и натягивается веревка.

Видел, как свет опускается все ниже.

БОЛЬШЕ Я ЕГО НЕ СЛЫШАЛ, НО НА МГНОВЕНИЕ луч фонаря вспыхнул в глубине ямы, как-то отразился от стен и резанул меня по глазам. Но потом чужак его выключил и скрылся под выступом.

Трос загудел.

Я воображал висящую в пустоте крошечную фигурку, что опускается в огромную камеру, полную мусора. Представлял, как чужак освещает кучи фонарем.

Мне мерещились звуки шагов с тропинки. Тело сковал страх. Вдруг отец вернулся?

И я представил, как чужак прикасается к горе мертвецов – холму внутри холма, – и задумался, что сделаю, если сейчас придет отец и застанет меня у ямы. Задумался о том, что он сам сделает. По коже продрал мороз – от мысли ли о том, что отыщет внизу чужак, или от возможного столкновения с отцом, не знаю.

Если отец что-нибудь скажет, что я отвечу?

Главное не смотреть на натянутую веревку. Вообще на яму не смотреть. Но это его не обманет, он заметит трос. Глянет прямо на него, и на лице появится жуткое выражение: не спокойствие, как при убийстве, но гнев на незваного гостя и решимость не позволить чужаку отыскать ответы. А потом отец достанет из кармана нож и шагнет к веревке, чтобы ее перерезать.

Вступлю ли я в борьбу? Если рискну, то он просто сбросит меня в пропасть, убив по-новому – не в спокойствии, а в ярости. И все же я попробую, попытаюсь перехватить нож и дать чужаку время подняться. Хватило бы смелости.

Я боялся, что не хватит.

Стоя в одиночестве, я отчаянно сжимал трубку, готовый ее зажечь, готовый бросить.

Я слышал поблизости зверей, слышал звуки холма и много раз думал, что слышу, как возвращается отец, но ошибался. Я провел в пещере несколько минут, час, больше часа, наблюдая, как снаружи меняется освещение.

А где-то под землей взбирался на горы мусора чужак. Или он копал?

Я отрешенно пялился на ползущие по стенам тени, мучимый сценами, моментами, которые не хотел представлять. Одержимый судьбой чужеземца, его расследованием под холмом. Я не хотел видеть перед глазами шепчущих и рычащих мертвецов, но они захватили мой разум. Мертвецы грудились и скользили по своему мусорному дому, будто банда убитых животных, ослепших и отупевших от тьмы и ярости, готовые наброситься на любого живого и хранящие в памяти знакомый образ.

Звуки натянутого троса – дребезжание и скрип – изменились. Он завибрировал сильнее. Чужак поднимался.

Я представил, как он взбирается вверх.

– Быстрее, – шептал я в темноту тоненьким голоском. – Кажется, мой отец близко. Я слышу всякое. Вам лучше поторопиться.

Света не было. Чужак болтался на веревке в темноте. Поднимался в темноте.

«Он поднимается, – думал я, а потом подумал: – А если не поднимается? Если это не он поднимается?»

Как долго они выжидали? Готовились одолеть того, кто дарует им путь к свободе, неблагодарные беглецы. Из моего горла вырывались короткие хрипы, а из расщелины струилась темнота. Трубка в моей руке задрожала.

Я знал, кто вылезет первым, впереди всей толпы. Знал, чьи изломанные пальцы и ногти зацепятся за острый край ямы, кто восстанет из-под холма и явит мне свое холодное, перепачканное могилой и полное разочарования лицо.

НО ТО БЫЛ ЧУЖЕЗЕМЕЦ – ЗАВИС ПОДО МНОЙ, словно рыба под лодкой. Я разглядел его, когда он уже почти выбрался: различил по запрокинутому лицу, бледнеющему на фоне тьмы.