На следующий день, 20 ноября переговоры продолжались в советском представительстве. Теперь Горбачёв пригласил Рейгана в отдельную комнату поговорить «тет а тет». Но разговор явно не клеился. Американский президент стал снова говорить о нарушении прав человека в Советском Союзе и Горбачёв в долгу не остался. Он перешёл в наступление и стал обвинять правительство США в дискриминации негров и женщин. Потом он долго говорил о необходимости приступить к разоружению.
Всё это почти дословно повторилось на встрече делегаций. И главным камнем преткновения была программа противоракетной обороны Рейгана — «Звёздные войны». Горбачёв горячо говорил, что она подорвёт сложившуюся систему международной безопасности, вызовет новый тур гонки вооружений, и обещал принять «эффективные ответные меры». Но президент твёрдо стоял на том, что США приступят к её развёртыванию для защиты Америки несмотря ни на какие угрозы. Когда Рейган кончил свою страстную речь и наступило молчание, Горбачёв сказал примирительно:
—
А вечером лидеры двух великих держав расслаблялись вместе с женами на вилле Суасур на берегу Женевского озера, где остановился Рейган. Они попивали кофе, в камине потрескивали дрова, и президент рассказывал бесконечные анекдоты, которые, как потом жаловался Горбачёв в своём окружении, ему уже порядком надоели. Около 11 часов к ним в комнату вошел взбешённый Шульц доложить, что происходит с выработкой коммюнике. Тыча пальцем в Корниенко, он буквально выкрикнул:
—
Горбачев шепнул что— то своему помощнику Александрову, и к утру коммюнике было готово. Вопросы ядерного разоружения в нём вообще не затрагивались, хотя много времени Рейган и Горбачёв потратили на обсуждение возможности 50 %— ного сокращения стратегических вооружений и ликвидации ракет средней дальности в Европе. Тут как бы наметилось сближение «в принципе». Но его поломало расхождение позиций по противоракетной обороне.
Поэтому в согласованном заявлении содержался лишь набор общих и хорошо знакомых истин, неоднократно озвучивавшихся ранее с обеих сторон. Вроде той, что «ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей» и что обе стороны «не будут стремиться к достижению военного превосходства.» Но никаких конкретных договоренностей на этот счёт достигнуто не было и обе стороны — СССР и США продолжали готовиться к такой войне, стараясь обеспечить себе военное превосходство над противником.
То же, что касается советско— американских отношений. Много пишут, что в Женеве договорились о необходимости их улучшения. Об этом действительно записано в коммюнике по итогам встречи. Но опять — таки нигде не было записано, что нужно делать, чтобы претворить это намерение в жизнь. В общем, одни слова.
Общие слова и добрые пожелания прозвучали также в адрес Стокгольмской конференции. Одно было действительно хорошо — теперь на самом высоком уровне было затверждено наше «джентльменское соглашение» с Гудби. В коммюнике главы СССР и США высказались за принятие документа на Стокгольмской конференции, который «включал как взаимоприемлемые меры укрепления доверия и безопасности, так и конкретизацию, и придание действенности принципу неприменения силы».
Говорят, что в Женеве между Рейганом и Горбачёвым проскочила какая — то искра взаимопонимания. Не знаю. Не похоже. Вот один пример. После окончания переговоров в Конференц Центре состоялся прощальный приём. Все стояли с бокалами шампанского и произносили тосты, когда Горбачёв предложил Рейгану уединиться. Подходящим местом на этот раз оказалось какое— то подсобное помещение возле буфета. Туда они и удалились в сопровождении переводчика. А когда вышли, Горбачев сказал, указывая на подсобку, что это пятый раз, когда они встречаются.
—
Горбачёв повысил голос и отчётливо произнёс, что это пятый раз, когда они встречаются наедине. Но Рейган твёрдо стоял на своём: нет, –это первый раз, когда они встречаются с Горбачёвым, их первый саммит. Пришлось кому— то из рейгановского окружения объяснить президенту, что Горбачёв имеет ввиду их с Рейганом пятую встречу наедине. Вот такое было взаимопонимание.
В тот же день, 22 ноября Горбачёв провёл небольшое совещание. Он был раздражён и расстроен: