Перелет

— Даже более того. В первый день нас принимали по-дружески, а теперь прием стал просто торжественным. В полной мере мы почувствовали это в Брашове, где в банкетном зале ресторана нас ждал поистине королевский ужин. Очевидно, имело значение и то, что наши хозяева узнали о встрече отца с Малиновским, который лично распорядился как можно скорее переправить нас в Москву. На банкет в Брашове мы, разумеется, никак не рассчитывали: отдельный зал, прекрасно сервированный стол, множество тарелок с закусками, повсюду ведерки с бутылками шампанского, холодные закуски, фрукты. Нас посадили в центре стола, справа от меня сидел советский майор, слева — полковник. Они постоянно ухаживали за мной. Как я ни отказывалась, офицеры моментально исполняли любое мое желание. Насколько я помню, ужин начался с того, что подали свежие огурцы, потом были горячие блины, пошли тосты… Все выглядело так, будто мы праздновали общую победу, хотя речь шла только о том, что следует предпринять, чтобы Венгрия вышла из войны, которую вела на стороне немцев. Однако тогда мы очень воодушевились, настроение у нас было просто прекрасное. Тибор Вёрёш неплохо играл на фортепьяно, а в том банкетном зале был инструмент, он уселся за фортепиано и стал разучивать с русскими офицерами антинемецкую песню. Вечер стал еще более приятным, все пели, исчезла натянутость. После треволнений первого дня мы легли спать в самом добром расположении духа. Нам показалось, что все теперь пойдет хорошо. Понемногу стал отходить и отец, которого прежде всего угнетало то, что политики не прилетели вместе с нами и что, по сути дела, у него нет с собой никакого документа и письменных полномочий. Вероятно, он опасался, что без этого его как представителя Венгерского фронта из Будапешта не будут принимать всерьез. Теперь нам казалось, что все идет нормально.

— И на следующий день вы на машинах отправились дальше?

— Да, мы поехали в Бухарест. Но знай, что я могу рассказать тебе лишь о внешней стороне нашего путешествия. О том, с кем встречался отец, с кем и какие переговоры он вел, я не знаю. В Бухаресте нас привезли прямо в городскую комендатуру. И здесь нам оказали теплый и любезный прием, а поскольку мы прибыли туда около полудня, нас повели прямо к накрытому столу. Помню то же обилие холодных закусок… Потом мы осмотрели город… Стоял чудесный осенний день, солнце еще припекало, и мы, помнится, даже сняли пальто. К отелю нас проводил советский подполковник, говоривший на четырех языках. Не помню, как он называется, но отель этот был дорогим и элегантным…

На следующее утро нас разбудили и объявили: надо ехать на аэродром. Оказалось, что пассажирский аэроплан где-то задержался, и поэтому нас посадили на военно-траспортный самолет, в котором обычно перевозили парашютистов, сиденья у него были расположены вдоль салона прямо под иллюминаторами. Там мы и разместились. Нас сопровождал старший лейтенант — женщина и лейтенант-мужчина. Но в самолете было еще несколько групп: солдаты, офицеры. В дороге была спокойная, я бы сказала, домашняя обстановка. Первый пилот, передав после взлета штурвал второму пилоту, вышел из кабины, чтобы познакомиться с нами. Наше присутствие вызывало у всех любопытство. А летчики, конечно, знали, кто летит в их машине. Слово за слово, мы разговорились. Пилоты пригласили меня в кабину, посадили в кресло. Летчики были довольны, что на меня это произвело сильное впечатление. Я же наслаждалась спокойным полетом, который не шел ни в какое сравнение с нашим полетом с пустоши Гамаса, сопровождавшимся столькими волнениями. А пока сообразили, что к чему, уже приземлились. Летчики нашего самолета были весьма взволнованы тем, что на борту самолета находится жена венгерского офицера — «дама». Раньше я, как «офицерская жена», должна была посещать жен нескольких старших по званию офицеров, служивших вместе с моим мужем в Дебрецене. И вот совершенно неожиданно я попала за линию фронта, а потом в Москву, где мне надо было «уметь держаться», вести светскую беседу, «соблюдать дистанцию» и т. д. Я не была искушена в правилах этикета и в каждом человеке инстинктивно искала прежде всего человеческую душу, не обращая внимания на занимаемый им пост. Одному из летчиков я пришила к мундиру оторвавшуюся пуговицу. Это имело такой успех, что меня пилоты просто не выпускали из кабины.

— Вы полетели прямо в Москву?