Перелет

ИЗ ДНЕВНИКА ПАЛА АЛМАШИ: «Первый день в тюрьме на проспекте Маргит мы провели почти в унынии. Утром к нам в камеру привели полковника Абафи, капитана полиции Аладара Дюриша. На другой день к нам попал Янош Топ, Иштван Патаки, Шандор Чера. Из нашей группы в камеру попали Миклош Балашши, Пал Немет. К моему большому удивлению, не был арестован Имре Радваньи. В субботу привезли Иштвана Тота. К счастью, многие остались на свободе. Нилашисты не смогли целиком «выявить» всю нашу сеть… В четверг и пятницу непрерывно шли допросы. Радо держался холодно, со сдержанной, нарочитой вежливостью. Конечно, все это меня сломило. Я был грязен, небрит. Только присутствие в камере друзей помогало держать себя в руках. В субботу утром я наконец попросил у Радо разрешения позвонить по телефону жене. Вскоре я узнал, что жена, Юц, была у него еще в четверг… Младший лейтенант Ловас разрешил мне поговорить с Военно-техническим управлением, с Ч., который сообщил: в четверг в тюрьму на проспект Маргит приходила Юц. Возвращаясь с допроса, я у ворот тюрьмы увидел маму и Юц. И хотя встреча наша была очень короткой, она произвела на меня сильное впечатление, очень мне помогла. Тогда же я получил первую передачу. Следующая неделя прошла в надежде, сменяющейся унынием. В среду выпустили Белезнаи. К концу недели закончили составление протоколов. В следующий понедельник было завершено расследование нашего дела жандармскими следователями, в этот же день был подписан прокурорский акт расследования, и нам сообщили, что в среду мы предстанем перед судом военного трибунала…

Слушание по нашему делу началось в три часа дня. После проверки анкетных данных нас из зала удалили, в нем остался только дядя Банди (Байчи-Жилински). Слушание его дела продолжалось отдельно до восьми часов вечера. В это время нас уже держали в общей камере, однако это была самая трудная для меня ночь. На следующее утро, приблизительно в половине одиннадцатого, дошло дело и до нас, заседание продолжалось до двух часов дня, а затем после перерыва — до половины пятого вечера. Так закончилось это цирковое представление. На следующий день осталось лишь огласить приговор…»

ИЗ ДНЕВНИКА КАЛЬМАНА РЕВАИ: «Ключники, громко бряцая ключами, направились к камерам, находящимся в разных закоулках здания, чтобы вывести обвиняемых. С жутким скрипом открывались грязные, обитые железом двери. Мы выстроились в темном коридоре, стараясь улыбкой как-то подбодрить друг друга.

У каждого из нас за спиной стоял жандармский унтер-офицер. Они были вооружены винтовками с примкнутыми штыками.

Мы двинулись в путь. Одни за другими открывались решетчатые ворота внутри коридоров. Во время перехода мы смогли переброситься друг с другом словечком-другим. Это здорово. Ничего страшного с нами не произойдет! Нас ведут наши усатые венгерские гонведы[48]… они ведь не позволят, чтобы…

И хотя процесс закрытый, зал переполнен! Что же было, если бы процесс был открытый?! Первого, кого я замечаю, это капитана жандармерии Эндре Радо, отъявленного злодея из особого отряда Национального трибунала расплаты, патологически злобного человека. Я его хорошо знаю. Ведь это он арестовал меня на квартире моего друга Вильмоша Тарчаи.

— Ты, дегенерат и полный идиот, гусарский офицер, ты тоже в «товарищи» записался? — начал он тогда допрос, не зная того, что подсказал мне, как следует защищаться. В ходе следствия я изображал этакого идиота.

В первых рядах я увидел «брата» Шютте. Присутствовал в зале и «сверхминистр» Коварц, думаю, в качестве «контролера». С удивлением и страхом я заметил среди присутствующих Чабу Семере, гусарского капитана, активного участника нашего движения. Чтобы прийти в зал суда, требовалась недюжинная смелость. Только бы его не схватили!

Во время следствия мы все руководствовались одним: надо сделать все, чтобы не арестовали остальных. И нам это удалось. Я гордился этим, даже сидя в зале суда.

Нас построили в несколько рядов. Я стоял между Вильмошем Тарчаи и Миклошем Макай в первом ряду. Мне показалось, что все выглядит чересчур театрально, и я решил: буду наблюдать за всем не как обвиняемый, а как сторонний наблюдатель.

Три часа дня. Суд идет. Прямо напротив меня занял место председатель суда — генерал-лейтенант Дюла Варгашши. Справа от него — секретарь суда Вильмош Доминич, слева — заседатель, полковник жандармерии Ласло Хайнацкёи, начальник отдела общественного порядка министерства внутренних дел нилашистского правительства.

Представителем обвинения был апатичный военный судья капитан Дюла Шимон.

Я бы не сказал, что этот ансамбль внушал нам какое-то доверие и надежды. Когда я бросал взгляд на нашу охрану, в моей душе возникало более приятное ощущение.

Выстроились в ряд и адвокаты. Их тяжкая, кропотливая работа на этом процессе была воистину сизифовым трудом.

Доминич зачитал список обвиняемых. Удивительно, но мы все оказались на месте! После этого нас всех, за исключением Эндре Байчи-Жилипски, вывели из зала и вернули в камеры».