Перекрестье земных путей

С северо-восточным ветром долетало зловонное дыхание Бреши. Почуяв человечий дух, она возникала издали в виде сумрачной тучи. Словно стая голодных зверей гналась Брешь за людьми по пятам. Она обрела голос – слова ее слышались в порывах ветра то громко, то шепотом. Как брошенная женщина, она звала и манила мужчин, суля неведомое блаженство. Как строгая бабушка, упрекала матерей в жестокосердии к детям и упрашивала вернуться к пути, что ведет назад-вперед.

Шаманы племен тщетно пытались отвадить Брешь. Люди залепили уши вареной смолой, но гнетущее беспокойство не проходило. Человек с узорным лицом, всего один из племени хориту, всю ночь метался в дурном сне и не проснулся утром – перерезал себе горло… Без того истерзанные тяготами, скитальцы вконец пали духом, но кто-то приметил, что на возвышенности голоса Бреши не слышно, а сны легки.

Путники поднялись в горы. По нижней дороге со стадом и табуном ехали глухой шаман луорабе и смены сонингов. Если ночью снизу доносился стук – это означало, что вблизи стада появились волки и пастухи отгоняют хищников, ударяя в котлы. Больше ничего постороннего не слышалось. Брешь отступила от беженцев.

Иногда дорогу преграждали сопки. Приходилось забираться на них, подтягивая на ремнях нарты с малышами и утварью. На подъем уходил целый день. Не имея сил поставить чумы, спали в окружении собак. Просыпались, покрытые изморозью, как ворсом.

Солнце засияло ярче, снег сверкал нестерпимо. Тем же снегом люди промывали опухшие веки и глаза, будто присыпанные песком. Одуллары сетовали, что не прихватили серебряные наглазники, что защищают зрение от снежного блеска. Тогда шаман саха сплел наглазники из конского волоса и спас всех от слепоты.

Прибитый лучами снег быстро слежался и превратился в грубый наст. Он словно зубами кромсал и грыз подошвы торбазов. Собаки успели порезаться до того, как лапы им обмотали обрывками шкур.

Скуля и поджимая израненные лапы, собаки едва тащили тяжело груженные нарты. Вяленая рыба, обычная их еда, давно кончилась. Ежедневно в несытые собачьи глотки уходила половина оленьей туши. Пришлось отправить в нижний отряд все вещи, без которых как-то можно было обойтись. Оставили одну упряжку. Мужчины сами впряглись в постромки.

А внизу мхи, оленью еду, покрыл гололед. Сонинги без конца долбили наст копьями, помогая стаду добывать корм. Лошадям было легче – их привычные к тебеневке копыта рубили наст, как тяжелые пешни.

Простуженных детей изводил беспрерывный кашель. Женщины отпаивали их отваром тальниковой коры с топленым собачьим жиром. Шаманы пробовали кровопускание из нижней жилы языка – не помогало. Издержанные в борьбе с Брешью силы чародеев еще не восстановились для камлания.

Мало у кого сохранились священные олени – защитники от хворей. В спешке и панике люди не успевали извлечь из-под кожи на шее погибающих животных чудодейственные волосяные колтуны. Кто-то просто потерял особые кошели, в которых эти обереги хранились. Некому было взять на себя больное дыхание малышей в бренном мире, некому увезти на небо души, если бесу простуды случалось навредить матерям. Ведь не столь приятен злобному духу детский плач, сколь сладостно материнское горе…

Но олени все-таки помогли. Шаман луорабе велел сонингам отделить от стада десяток животных и доставить их наверх. В течение нескольких дней женщины обкладывали грудки и спины детей теплым распаренным ягелем из желудков только что забитых оленей, и кашель понемногу утих.

Ох, сколько же беженцы ехали и шагали без передышки! Сколько сделали остановок в дороге к благословенному Перекрестью живых путей! Сойдя с гор, добирались по изрытому ручьями лесу, густой каше дорог, по равнинам, покрытым водяной зыбью…

– И вот мы здесь, – завершил старшой.

…Словно призрачная птица со страшными очами, пролетело до вечера время. Много еще не досказали гости, познавшие за несколько месяцев горести всей жизни.

Хорсун поднял наклоненную голову:

– Рядом с полем, где вы, надеюсь, хорошо устроитесь, протекает чистая речка. Ягеля в тайге довольно. За горами есть любимые оленями солонцы. Наши подвалы ломятся от мяса. Будем вместе готовиться к войне.

Луорабе понятливо кивнул:

– Мой жена казаль: большая враг придет.

Северных саха разобрали по домам. У кого-то нашлись родственники, кто-то узнал о потере родных. Не повезло Долгунче. Таинственно исчезли куда-то все семеро помощников-хомусчитов певуньи.

Знакомый человек Модун видел через реку людей и дружину ее аймака. Ветер едва донес слова багалыка Бэргэна, отца воительницы, о том, что они идут в Элен. О дальнейшей их судьбе знакомый не знал.

Напрасно Лахса с Манихаем расспрашивали о семьях старших детей – северяне то ли впрямь не ведали, что произошло с селеньями, в которых те жили, то ли, жалея родителей, предпочли умолчать о страшной правде.

Ньгамендри были рады встрече с Нивани, но с прискорбием сообщили, что очаги его стойбища погасли…