Переходы

Переходы Алекс Ландрагин

Если жить суждено тебе, лучше семь раз родиться.

Аттила Йожеф

ПРЕДИСЛОВИЕ

Этой книги я не писал. Она мною украдена.

Несколько лет тому назад в мою мастерскую на улице Бернардинцев зашла известная любительница и собирательница книг Битти Эллингем. Она попросила переплести разрозненную рукопись, которую описала как гордость своей коллекции. Сроки и цену она оставляла на мое усмотрение, однако выдвинула одно условие, с каковым я согласился: мне не дозволялось знакомиться с текстом. Рукопись она полагала бесценной, и переплести я ее должен был соответственно. Мы порешили на том, что переплет будет в так называемом косвеевом стиле, с дублюрами и обводкой жемчугом — материалы должна была предоставить заказчица.

Битти Эллингем я знал всю свою жизнь. Она из филадельфийских Эллингемов. Вышла за бельгийского аристократа, однако, рано овдовев, вновь взяла девичью фамилию и больше в брак не вступала. Жила между квартирой на бульваре Оссмана и своим поместьем в Бельгии. Между собой мы с женой приязненно именовали ее Баронессой, притом что держалась она всегда без малейшей церемонности или чванства. Баронесса была старейшей и самой преданной моей клиенткой — и клиенткой моего отца до того, как я унаследовал переплетную мастерскую. Посвятив коллекционированию долгие годы, она собрала одну из лучших в мире библиотек, посвященных Шарлю Бодлеру. Была она не просто собирательницей: даже слово «библиофил» не воздает ей должного. Речь идет об одержимости. К своим книгам она относилась с тем же трепетным обожанием, с каким иные представители ее класса относятся к лошадям или винам. Переплеты имели для нее не меньшую важность, чем содержание. Работу переплетчика она считала искусством, а самого мастера мнила едва ли не ровней писателю. Добротно сделанный продуманный переплет, любила она повторять, — это лучший комплимент для книги. Желая сделать заказ, Баронесса лично приходила ко мне в мастерскую и заинтересованно следила за процессом, хотя и не вмешивалась. Ей доставляло особое удовольствие присутствовать при том, как в редкостную книгу вдыхают вторую жизнь, даруя ей столь же редкостный переплет. И поскольку личное собрание Баронессы предназначалось лишь для ее собственных услад, а состояние у нее было неисчерпаемое, она любила потворствовать своим прихотям, доходя до самых пределов, обозначенных законом, а порой и переступая их. Мне довелось переплести для нее редкое арабское издание «Парижского сплина» в кожу черной пантеры, а первое издание «Цветов зла» — в тюленью кожу со вставками из водяного питона.

Через три дня после посещения Баронессы молодой человек на мотороллере доставил мне рукопись. Он не снял шлема, который заглушал его голос и скрывал лицо. Передал мне пакете рукописью и кожу на переплет. Я тут же поместил пакет в сейф у себя над мастерской.

Начало работы над переплетом связано с принятием множества решений, которые отнюдь не сводятся к выбору переплетного материала. Вставки, накладки, позолота, тиснение, прошивка, штампы, форзацы, экслибрисы, картон, фронтиспис, уголки, каптал, клей, связующие, мраморирование, футляр, титул — все эти подробности Баронесса, при всем ее ко мне доверии, имела привычку обсуждать до начала работы. В тот вечер я вскрыл пакет и осмотрел содержимое. Из черного бархатного кошелька выкатились семь сияющих жемчужин. Приложенная кожа была выкрашена в коралловый цвет. Миниатюра на слоновой кости представляла собой не портрет, что является обычным для косве-ева стиля, а стилизованное изображение открытого глаза, выполненное черной тушью. Наконец я взял в руки и саму рукопись. Несмотря на однозначное указание владелицы не читать, даже самый совестливый переплетчик не в состоянии избежать того, что на глаза ему попадутся отдельные слова или фразы. В данном случае я сразу увидел заголовок: «Переходы». Далее шел длинный ряд чисел, тоже написанных от руки, судя по всему, с содержанием рукописи не связанных. Сама рукопись, насколько я понял, состояла из трех отдельных документов, написанных по-французски, притом один из них был значительно старше двух других и выдавал иную руку. Судя по всему, жизнь рукописи была отнюдь не безоблачной: на многих страницах имелись заломы, складки или следы влаги, бумага пожелтела и испускала шоколадно-ореховый аромат, какой исходит от старой бумаги на стадии распада.

Позвонить Баронессе я собрался лишь через неделю — несколько позже обычного, а когда наконец позвонил, то услышал на другом конце провода незнакомый мне мужской голос, который сообщил, что она недавно скончалась, мирно, во сне. Я справился насчет похорон и получил ответ, что они состоялись накануне в ее бельгийском поместье. Новости так меня поразили, что я забыл спросить, как распорядиться рукописью.