Позднее, в праздник кармелитского ордена [101]они встречались еще несколько раз, и старик даже осмелился коснуться платья девушки, льстиво ему улыбавшейся; однажды она сказала ему: «Я не забываю о вас. Не забывайте и вы меня».
И подобные браки часто были счастливыми! Для чего же деньги, если нет счастья? А ведь он никогда не был счастлив!
Досужая молва, порицавшая Микаэлу, принялась и за него, однако все эти нападки уже не вызывали в нем ни первоначального ужаса, ни последующих вожделений. Микаэла казалась ему почти ангелом, и он возмущался всей этой гнусной клеветой.
А ее отец, дои Иносенсио, как он посмотрит на их брак, если она согласится? Что он скажет?
Дочери дона Тимотео с крайней досадой наблюдали за отцом и всячески пытались охладить его пыл, — они стали провожать его в церковь, уговаривали не выходить одному и все это под предлогом, что «старого петуха», как они его звали между собой, может хватить удар.
Мимолетная иллюзия! Наступил август, и на заре первого дня Сан-Паскуаль еще более настойчиво и ясно повторил свое предвестье мрачным колокольным звоном, вновь растворившимся в воздухе со странным отзвуком. И словно этого еще было мало, все неистовее выл пес Орион, едва начинало темнеть. «Август месяц! Нет, в августе я никуда не поеду!» Завывания Ориона в течение всей ночи и на заре седьмого числа стали столь невыносимыми, что Дамиан, вскочив с постели, пристрелил собаку.
Ровно двадцать пять лет прошло с тех пор, как дона Тимотео начали преследовать гримасы покойного Анаклето.
Гибель Ориона вырыла новую пропасть между Дамианом и его отцом.
Выходя после богослужения в ночь на тринадцатое, Микаэла подошла к старику, взяла его руки в свои, но кровь его на этот раз не отозвалась. «Оставьте меня в покое», — глухо сказал он и поспешно пошел далее, холодный, как покойник.
Услышав о помешательстве дона Тимотео, Микаэла не могла удержаться от улыбки: «Старый безумец! Какому это святому вздумается извещать его, когда ему помирать. Старый болтун!»
7
Говорили, что Дамиан решил вернуться в Соединенные Штаты, как только отец составит завещание и выделит ему его долю имущества. Говорили также, что страсть его к Микаэле охладела и лишь явное пренебрежение девушки, — чего он не мог стерпеть, — привело к роковой развязке.
В последний миг своей жизни Микаэла сказала:
—
Ее слова вызвали самые противоречивые суждения — одни возмущались, другие злорадствовали (хотя за все. уже было заплачено, и бог все рассудил), нашлись и такие, — без этого не обошлось, — кто оправдывал несчастную.
Прояснились и другие обстоятельства, еще более запутавшие все. Неожиданно дои Иносенсио объявил, что его дочь, — с той поры, как они вернулись из Мехико, в марте нынешнего года, — была охвачена единственным желанием — покинуть селение; из-за этого чуть не каждый день у них вспыхивали раздоры, подчас очень бурные, так что она даже отказывалась от пищи, была донельзя грустной, плакала; в ночь на пятнадцатое сего месяца она опять — и более решительно — заговорила об отъезде, у нее даже вырвались слова, которым дои Иносенсио поначалу не придал большого значения: «Знай, если мы не уедем отсюда, или, по крайней мере, ты но отпустишь меня одну, ты будешь виноват в том, что произойдет». Ведь столько раз она бросала подобные слова!.. «Накануне происшедшего, — говорил отец, — я застал ее складывающей свои платья, и не успел я спросить ее, что это значит, как она заявила: «Раз ты не хочешь, так найдется кто-нибудь другой и вытащит меня из этого ада!» Разразилась очередная ссора: «Признаюсь, будучи вне себя, я, к несчастью, поднял на нее руку».
Но тогда, раздумывают любопытные, почему же Микаэла, рискуя жизнью, упорно не хотела выходить за Дамиана, а когда он сделал то, что сделал, она при всех созналась, что никого не любила так, как этого злодея?
И близкие дона Тимотео не устают кричать наперебой, что, дескать, Микаэла подзуживала Дамиана, настраивая его против собственного отца, а Руперто Ледесму — против Дамиана, и что не раз Дамиан с Ледесмой были готовы схватиться друг с другом, как о том свидетельствовали многие жители селения, старавшиеся восстановить между ними мир.