Перед грозой

— Спужалась, наверное… — пожал плечами Петр, стягивая бинт. — Думала, бандиты какие…Фронт далече от них будет. Вот и пальнула…

— Дура… — застонал Гришка.

— Это точно! — согласился Петр, закончив перевязку. — Уходить надо, Проша! Через пару минут тут будет очень много немецких солдат, а у нас на руках фриц без сознания и раненый…

— Что ты предлагаешь? — быстро спросил лейтенант, напряженно всматриваясь в окно, где уже виднелись суетящиеся немцы, пока просто недоуменно толкающиеся на улице, но не двигающиеся в сторону жилья своего командира.

— Надо их задержать, а вам двоим уходить через окно и огородами, — сказал Петр, доставая дополнительные диски для своего ППШ.

— Добро…

Вдвоем они вытолкали через распахнутое окно находившегося без сознания немца, а когда повернулись обратно, то увидели неожиданно спокойного с плотно сжатыми губами Гришку Табакина, устраивающего у окна поудобнее.

— Ты чего, Гриня? — спросил Петр, осипшим в раз голосом. Он понял уже, что задумал товарищ и не мог этого принять, не мог допустить. Гришка…Вечно боящийся смерти, что его убьют или ранят, днями и ночами мечтавший о скором окончании войны, решил остаться один, чтобы прикрыть их отход.

— Прохору с раненным и языком не уйти… — быстро проговорил он, укладывая рядом с собой в рядок гранаты из подсумка. — Все погибнем и задание не выполним! Я прикрою…Сколько смогу, только гранат мне побольше оставьте, чтоб подольше продержаться.

— Гришка…Гриня… — Петр неожиданно задрожал всем телом, затрясся. Из глаз самовольно покатились слезы.

— Идите…Я этих сволочей… — Табакин решительно прильнул к стеклу, наблюдая за тем, как несколько солдат направляются к дому командира.

— Табакин… — ошарашено пробормотал Прохор, не ожидавший от своего подчиненного такого шага.

— Идите! — почти прокричал Григорий.

— Пошли… — коротко приказал Зубов, вытягивая все свои запасы гранат. Его примеру последовал и Петр, повинуясь нахлынувшему порыву он развернул друга к себе и крепко обнял, борясь с подкатывавшем к горлу комком.

— Больно же…Петька… — Григорий поморщился и ухватился за раненное плечо.

— Уходим!

Они вынырнули из полумрака дома на белоснежное поле огорода, усыпанного не убранными стеблями кукурузы и бахчи. Немец все еще был без сознания. Кровь течь перестала, покрыв ранку начинающей заживать коричневой коркой.

— Сначала тащишь ты, а я прикрываю, а потом я! — скомандовал Зубов, у которого даже в его облике юного лейтенанта что-то переменилось. Лицо стало старше, морщины на лбу четче, а глаза горели каким-то яростным огнем всепоглощающей ненависти. Петр, готов был поспорить, что в этот момент Прохор пожалел, что оставил в живых того молоденького часового у опушки.

Так и становятся настоящими солдатами…Подумал Петр. Совсем не через учебные полигоны и стрельбы, не через дежурства по кухне или стоя дневальным на тумбочке, а только так…Потеряв кого-то близкого, отупев от ярости и бешенства, клокочущего внутри. Становятся только тогда, когда терять уже нечего…Когда в сердце остается лишь ледяная пустота и нет в нем места для любви, нет в нем места для человеческой жалости, есть только боль и жажда мести.

Они успели отбежать почти на километр, когда позади них раздались первые выстрелы. Гришка Табакин — весельчак и бабник, вечно боящийся умереть, рассказывающий всем и каждому об этом принял свой последний бой в деревне Масловка.

Петр на секунду остановился и обернулся назад. Темное небо, начинающее сереть перед рассветом озаряли яркие огненные вспышки, слышался грохот, взорвались несколько гранат.

— Пока они думают, что мы там и с нами этот… — Прохор кивнул в сторону немца. — Они будут штурмовать осторожно. У Гришки есть шанс продержаться час.

— У Гришки шансов нет. Проша, — ответил тихо Петр, снова начиная свой бег меж деревьев, экономя силы.

18

«Шурка, Колька и ружье…»

Декабрь 1942

Полгода оккупации пролетели для села незаметно. Горячка первых месяцев у немцев стихла. Раз и навсегда, показав, кто здесь главный, они попритихли и больше никого не казнили столь публично, как учительницу Татьяну Сатину. Партизаны, следуя советам деда Федьки, акций не проводили, а на территории района установилось некое подобие равновесия, когда обе воюющие стороны замерли на старте, выжидая кто первым откроет огонь, чтобы начать самую настоящую кровавую баню.

Ганс и Вилли, живущие у Подерягиных, были идеальными квартирантами. Буянить не буянили, уходили рано утром в дом бургомистра, выполняли там свои функции охранников, возвращались за полночь или вообще не приходили ночевать, оставаясь в конторе о самого утра.