— Милая…родненькая…дорогая… — он причитал совсем по-бабьи и не стеснялся этого. Боль от потери двух близких людей опустошила его, изгнав все возможные эмоции из головы. — Акулиночка…Дружечка моя…
Петр не мог поднять головы и посмотреть на гроб. Он мог только выть, захлебываясь в собственном ужасе и от его дикого крика ломило уши.
— Дружечка моя!
Приехал хоронить отца. А пришлось хоронить жену…Анна вздохнула и вышла из комнаты, поманив за собой старух-читалок. Негоже им было видеть, как страдает мужик, убиваясь по своей жене, которую любил больше всего на свете.
А потом были похороны и скудные поминки, которые Петр плохо помнил. Его сознание заволокло туманом, и он то ли пытаясь забыться, то ли разогнать этот туман пил большими кружками крепкую самогонку, не чувствуя вкуса. Перед ним сидели три Акулиных сестры и водитель Перховича, пришедший за ним прямо на кладбище.
— Пора… — твердил он ему на ухо, но Петр его не слышал, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. В каждой из сестер и старшей Варваре, и средней Елене и даже в хмурой Анне он видел черты лица жены. Разрез глаз, морщины, черные густые волосы, в которые он любил зарываться всем своим лицом, вдыхая чудесный аромат луговых трав.
— Акуля… — пробормотал он перед тем, как потерять сознание от выпитого спиртного. Перед его лицом стояла живая и здоровая жена и робко, как на той предвоенной фотографии, сделанной в этом проклятом городе.
— Люблю тебя! — проговорили ее тонкие губы, и Петр уснул прямо за столом, провалившись в спасительное забытье, где были только лишь он и она, как тогда у реки, когда он впервые увидел ее — красивую статную девушку, от взгляда которой заныло сердце у мужика, который уже не чаял встретить в этом мире свою любовь.
— Акулина… — прошептал он, счастливо улыбаясь от нахлынувшего воспоминания.
29
— Теть Ань! Теть Ань! — раздался во дворе детский голос. Босая, но уже основательно подросшая Шурочка, медленно и уверенно превращающаяся в красивую статную девушку, вбежала в дом, шлепая босыми пятками по покрашенным половицам.
— Чего тебе, егоза? — строго нахмурилась Анна Герасимова, вытирая мокрые после стирки руки о свой передник. Николай работал в колхозе с весны. Его дома не было, а вот Шурочка оказалась хорошим подспорьем в хозяйстве — шустрая девчонка хваталась за все сразу и помогала, чем могла своей тете, взявшей их с братом на воспитание.
— Там почтальонка пришла! Говорит, письмо мамке пришло…
— Кому? — нахмурилась Анна, выбегая на улицу. Сердце захолонуло от предчувствия беды.
— Здравствуй, Любаша! — поздоровалась Аня, жадно разглядывая потертый военный треугольник с синим штемпелем.
— Письмо вам тут… — потупив глаза, произнесла почтальонка и поспешила уйти прочь, дальше разносить почту.
— Письмо… — быстрым движением Анна развернула конверт, вчитываясь в ровный гимназический почерк с чуть размытыми чернилами:
— Вот и Петьки нет больше… — пробормотала Анна, пряча письмо за пазуху при звуке шагов, вышедшей во двор Шурки.
— Теть, а что это за письмо пришло? — спросила девочка с интересом.
— Ничего, Санечка…Это по поводу деда Федьки в военкомат надо придти… — торопливо пояснила тетка, чуть дрогнувшим голосом. Шурка с сомнением посмотрела на тетку, но промолчала.
— Глянь-ка, теть Ань, гроза собирается! — указала она тонким пальцем куда-то за громадину тока, где уже собирались густые кучевые облака. Молния разрезала тишину деревни, заставив местных дворняжек испуганно загавкать.
— И вправду гроза… — на лицо Анне упала холодная капелька, проскользнув за воротник, оставив нехорошее предчувствие, что беды их семьи еще не все позади.