Пепел

Они поднимались по лестнице, сложенной из огромных плоских плит. Долго шли по совершенно темному коридору с деревянным полом, затем свернули в другой. До слуха Кшиштофа донеслась оглушительная дробь барабана, отбивавшего незнакомый такт. Вскоре они очутились перед дубовой дверью большой трапезной. Там стояло на часах несколько гренадер. При приближении капитана они с плутовской улыбкой распахнули дверь. Выгановский вошел первым, прокладывая путь улану. Когда они пробились сквозь толпу, Кшиштоф увидел, что несколько десятков обнаженных женщин танцуют в кругу в такт ударам кочерги по медным кастрюлям и тазам. Под ударами прикладов и штыков они плясали довольно ловко.

– Чернички! – шепнул Выгановский, причмокивая губами. – Не все, но большая часть. Не могу сказать, чтобы им было особенно приятно без монашеского одеяния, но в то же время не вижу, чтобы они оказывали такое смешное сопротивление, как девушки Нумансии. Есть, правда, исключения, но об этом позже…

В глазах его при этих словах мелькнула мрачная ироническая улыбка. Нижняя челюсть выпятилась, ноздри затрепетали.

– Вы, наверно, останетесь здесь? – предупредительно прибавил он, заглядывая Кшиштофу в глаза. – А я, прошу прощения, на службе: командую sit venia verbo[517]^lэтим… монастырем. Я хотел сказать другое слово, но боюсь оскорбить ваш слух.

– Нет, я здесь не останусь, – проговорил Цедро с преувеличенной небрежностью.

– Что это вы? Почему, позвольте вас спросить?

– Мне хочется спать, пан капитан!

– Спать… Во время такого торжества! Oh, c'est triste…[518]

– Я уже очень давно не спал.

– Да, это в самом деле печально… Что ж, ложитесь спать!

– Вы разрешите мне здесь где-нибудь, в коридоре?

– Пожалуйста.

Цедро отдал ему честь.

– Погодите. Я вас провожу и дам вам место. Я вам говорил уже, что по приказу победителей я назначен комендантом монастыря и его зданий, коридоров, келий, трапезной.

Они вышли из шумного зала и вяло, как дряхлые старики, побрели по той же пологой лестнице вниз.

Снова вошли они в темный коридор.

– Здесь кельи, – сказал Выгановский. – Можно было бы в какой-нибудь из них удобно устроиться и выспаться, но, к сожалению, все они временно заняты. Монашенки принимают у себя незнакомых рыцарей. У них давно не было такого удобного случая в сей земной юдоли.

– Это ваши солдаты там, пан капитан? – спросил Кшиштоф.

– Есть и мои, есть и французы.

– Если бы это зависело от меня… – не находя слов, пробормотал, задыхаясь, Цедро, – если бы я… я бы приказал расстрелять этих мерзавцев, я бы приказал… Ради бога… Да ведь их вешать надо, как собак!

– Говорите, молодой человек, говорите. смело. Разрешите, однако, обратить ваше внимание на одну подробность: это, прошу прощения, война, а не маневры на Марсовом поле на глазах у невесты в голубом шарфе. Вы, полагаю, впервые присутствуете при занятии города?

– Да.

– Я так и думал…

– Почему это вы так думали? – презрительно спросил Цедро с ледяной улыбкой на губах.

– Много страшных штурмов я уже пережил, но, должен признаться, что такого ужасного не переживал еще никогда. Такого не бывало ни в итальянских кампаниях, начиная с самой первой из них, ни в австрийских походах. Опираясь на долголетний опыт, могу вас уверить, что массовое изнасилование ускоряет капитуляцию в гораздо большей степени, чем бомбардировка, и к тому же имеет то преимущество, что сохраняет у обеих воюющих сторон много человеческих жизней. У отцов, мужей, братьев и женихов оно исподволь, но неотвратимо выбивает оружие из рук, солдат укрывает от картечи и обеспечивает капитуляцию. Да и чего вы хотите? Тем, кто идет на верную смерть, на жалкую солдатскую смерть в канаве, на навозной куче, в подвалах и братских могилах, причитается же, черт подери, что-нибудь с тех, кто остается в живых! Причитается же им хоть эта минута перед смертью… По мне уж лучше моим парням побыть тут в кельях, чем погибать от картечи, которая разрывает их в клочья, и самим без всякой пощады убивать людей. Ручаюсь вам, что следующий дом сдастся нам добровольно, когда среди девушек, живущих в нем, разнесется слух о том, что мы тут сотворили. Самое же главное заключается в том, что большая часть жертв приняла эту кару господню со смирением и покорностью, я бы даже сказал – с радостью и наслаждением…

Цедро уже почти спал, прислонившись плечом к стене. Он едва слышал, что говорит ему словоохотливый офицер. Тем временем тот остановился около кельи без дверей, заглянул внутрь и дернул Цедро за рукав.

– А вот тут у меня нечто специально для вашей души, – сказал он изменившимся голосом. – Войдите-ка! Ну входите же, входите!