Пепел

Кшиштоф выхватил у него из рук заряженное ружье и с яростью начал стрелять в толпу. Это дало ему возможность забыться. Голову окутали клубы дыма и пыли, на губах он чувствовал горький вкус полыни. Пустое дело, глупое занятие – умело заряжать ружье, прикладываться, целиться и спускать курок – безраздельно им завладело. Он целился метко и бил без промаха.

Тем временем разведчик Кжос вышел на лестницу и скрылся в темноте. Не успел Цедро дать и пяти выстрелов, как тот вбежал на цыпочках с известием, что во дворе стоят испанцы.

– Внизу… – проговорил он, хватая карабин убитого товарища.

– Бежим!

Они вышли все на цыпочках на балкон третьего этажа. Действительно во дворе шлепали «абарки» – деревянные башмаки арагонцев. Несколько мужчин толкалось там с карабинами в руках. Крича, смотрели они на трупы женщин, выброшенных за перила балкона. Тотчас же трое испанцев были убиты наповал меткими выстрелами польских солдат, остальные молча побежали наверх. Слышен был стук деревянных башмаков по ступеням лестницы. Всклокоченные головы испанцев, обернутые окровавленными тряпками, показались в дверях на балконе третьего этажа. Как тигры, обежали испанцы деревянный балкон. Со свистом и воем мчались они к разведчикам. В дверях, у выхода на парадную лестницу, закипел бой. Испанцы сшиблись с поляками в братоубийственной схватке. Карабины были отброшены. Дрались голыми руками! Цедро увидел, как сверкнул толедский кинжал. В ту же минуту Кжос упал, точно сраженный молнией. Он грянулся затылком на каменный порог и ни разу не дернулся. Испанцев было трое. Все трое погибли скорее, чем добежали туда. Двое были выброшены за перила, так же как их соотечественницы, а третий, которому прикладом размозжили голову, через несколько минут превратился в груду кровавого мяса. Польских солдат оставалось теперь только пять человек. Патроны у них кончились. Двор наполнялся испанцами.

– Ну, теперь, братцы, делать нечего!

– На бой!

– Двери настежь!

Крупными шагами, с удалою песней на устах, они спустились вниз. Поправили на себе патронташи, пояса и ремни. Шапки сдвинули на ухо. Крепко застегнули под подбородком ремешки. Выпрямили друг другу черные султаны.

– Улан! Иди в середину.

– Оставьте меня в покое! Я пойду без вас, один!

– Иди в середину! Я тебе приказываю, я тут сейчас командир! – сказал крайний солдат.

– Карабином плохо владеет, а туда же, он, видишь ли, один пойдет!

– На руку!

– Шагом марш!

С дверей, выходивших на улицу Сан Энграсия, солдаты сорвали железный засов. Падая на камни, он лязгнул, как меч палача. С треском распахнулись обе створки дверей.

– Да здравствует император! – в один голос крикнули солдаты, и железной поступью вклинились в толпу испанцев.

– В штыки!

Солдаты ринулись на защитников баррикады и рассеяли толпу, как взорвавшаяся бомба. Когда желтые обшлага сверкнули в тылу баррикады, крик отчаяния раздался на ней. Солдаты добежали до первых мешков и рухляди, образовавших ступени уличного укрепления. Прыжками, молниеносно действуя штыком и прикладом, взбирались они наверх. Быстро приседая и прыгая, коля штыками спереди и сзади, снизу вверх и сверху вниз, пронзая и раздирая острием, солдаты прокладывали себе дорогу вверх. Каждый теперь дрался за себя, за всех пятерых и за всю армию.