Пепел

Из Варшавы, где в эти дни народу было, как в улье, куда пчелы, отроившись, вернулись для трудов, где, словно в правой руке у человека, когда он размахнется, сосредоточилась вся сила народная, Цедро отправился в Калиш, хмурый и удрученный. Надвигалась осень, ночи стояли теплые и тихие. Когда колонны с сумеречной поры и до самого утра в полной безопасности медленно тянулись по тракту и отборная рота краковской кавалерии следовала за своим командиром, старый вахмистр Гайкось подъезжал к молодому солдату и шептал ему на ухо:

– Мир, говорят, на вечные времена – и точка.

– Да ведь читали.

– Что ж, так и будем стоять в Калише?

– Такой приказ.

– Нечего сказать, много мы навоевали!

– Бог даст, дождемся еще… Всей земли-то у нас сейчас клочок с гнездо жаворонка.

– К чертям! Что же мне на ученье ехать в Гродно? Я уж ученый. Да лучше мне у евреев козий помет из хлева выбрасывать… Или бабу взять, пускай отдерет отлички да саблишкой лупит по башке.

– Потише, вахмистр!

– Паныч! В Варшаве видал я одного…

– Ну?

– Он тоже служил у Князевича. Оба мы пришли из Неаполя, только я раньше, потому глупее был и стосковался насмерть, а тот, шельма, сущий кремень Пришли это они в Силезию. Свидерский привел их, гроссмайор.

– Из какой части?

– Из привислинского легиона. Мы товарищи еще вон с каких пор! Под начальством старика дрались. Где только не побывали! Во всех боях с австрияком, под Гогенлинденом,[485] и с Сокольницким долгий путь прошли через Швейцарию. А потом были на цизальпинской службе. Они под конец пошли на службу к королю Иосифу,[486] а я вырвался на родину.

– Ну, а теперь что с ними?

– Рассказывал мне этот товарищ, будто опять собирают наш старый неаполитанский легион. Какому-то герцогу Иерониму[487] очень наши молодцы полюбились.

– Что за герцог Иероним?

– А черт его знает, кто он такой! Говорят, герцог Иероним, и вся недолга. Верно, брат или шурин императора.

– А чем же они так полюбились этому самому Иерониму?

Чем? Вот об этом я вам и расскажу. Все по порядку выложил мне таварищ, вот и я вам, паныч, все по порядку расскажу. Идут это они, мои уланы, из итальянской земли в Польшу и пришли в родную Силезию, в Лигницу. Ночной порой, в мае, едет это трактом отряд их в шестьсот сабель. И вот после стольких лет повеяло на них духом родной земли… Есть в тех местах, рассказывал мне товарищ, гора высокая; с той горы они в первый раз увидели вдалеке родные края. Слова он не мог выговорить, как вспомнил об этом, а мужик – кремень! Ну, ладно! Едут это они, едут по дороге, шаг за шаг плетутся, а ночь тихая, и рассвет уж близко. В голове шел отряд капитана Фиалковского. Вдруг навстречу им скачет по дороге важный какой-то офицер со штабом. Врезался он на всем скаку в строй, окинул всех большими глазами, жаром так от него и пышет. «Вы кто такие? – спрашивает. – Откуда сюда явились?»

Капитан Фиалковский отвечает ему спокойно: «Так, мол, и так, говорит, польская конница, идем прямо из Неаполя в Лигницу». Тут этот генерал назвался ему: «Я, говорит, не кто иной, как Лефевр-Денуэт. Сам, говорит, всемогущий бог послал мне вас на помощь. Я, говорит, с пруссаками сражаюсь под Кунтом. Оставили меня, говорит, тут одного с саксонцами да с баварцами.[488] Саксонцы мне, подлецы, изменили, не хотят с пруссаками драться, а баварцы, хоть и защищаются, да одним им не справиться. А тут, говорит, Вроцлав могут занять, а во Вроцлаве герцог Иероним на квартире. Помогите, говорит, мне, поляки!» Фиалковский ему в ответ: «Ладно! Пруссаков лупить – это мы всегда готовы!»

Полк уже в Лигнице был расквартирован; но тут прискакал отряд, как затрубят сбор: «На конь!» Солдаты думали, что горит где-нибудь в городе, или черт его знает что творится, потому неприятеля не слыхать было в той стороне. Но только через семь минут полк уже весь был на конях, будто старый могучий дубовый лес. Вышли они на рысях по тракту к месту, которое называется Яуэром, оттуда махнули на распутье между Вроцлавом и Лигницей. А тут и погоня поспела, да много пруссаков. Было у них пять тысяч отборной пехоты, пушек штук двенадцать, эскадрон своих коричневых гусар да эскадрон конных босняков-пикенеров.

Светало. Генерал Лефевр стал в первом ряду улан. Рядом с ним ехал капитан Фортунат Скаржинский; да были там еще старые знакомцы: Гупет, Шульц-младший, а из поручиков Рыбалтовский, Блонский, Дзюркевич, Ледуховский; был брат вахмистр, старый плут, Прусский и другой, Скаржинский. Первый и третий польские эскадроны натянули поводья. В атаку! С ходу, по-польски, на всем скаку обрушились на пруссаков. Пиками чертей – коли! Их генерал выставил на холме двенадцать своих пушек, и давай палить по второму и четвертому эскадронам, которые с фланга полем заходили им в тыл.