Пение птиц в положении лёжа

Но вернёмся к французскому. Мы, изумлённые рассказом об «un membre», беззвучно всхрюкивали. Преподавательница была по своему изысканна, любила делать зверские квадратные глаза и называла нас, студентов, строго — «camarade» — товарищ такой-то. Заливались и покатывались от смеха мы беззвучно, прячась за огромную спину местного философского великана Тродского.

Он был так велик, что ноги его под столом не помещались, одна стояла у стенки, другая сиротливо выглядывала в проходе, грозясь завалить нашу вышколенную французско-рабочую преподавательницу с дворянской фамилией. Это были гигантские ноги, какого-то запредельного размера. Я локтем подталкивала в бок армянку и, когда смех от засоленного члена утихал, показывала на ужасный башмак camarade Тродского и предлагала выпросить у него стоптанный башмак, с целью прибить такое чудище к стене, в туалете, поражая воображение посетителей, или делать отпечатки на снегу, а потом утверждать, что это был снежный человек.

Тут мне в голову пришла мысль, что, может, это был не «membre» в смысле «член», а просто член тела, как член партии или член сообщества. Рита сказала: «Нет, это же Мопассан. Скорее всего, это то самое. Представляешь, он описывал разнообразные любовные совокупления, а в этом рассказе — мужество потерять свой стержень жизни. Засолить. Довезти. Похоронить». Мы опять дико заржали. Сейчас, задним числом, я думаю: а была бы эта тема так смешна в среде мужчин? Мы же продолжали давиться от хохота и умирать, взвизгивая беззвучно при каждой встрече с «un membre».

Я полистала новеллу назад. Нашла наконец «un bras». Речь шла о руке. О мужестве похоронить свою руку.

Сейчас, вспоминая эту историю и глядя на некоторых знакомых мужчин, активно онанирующих, я думаю, что потерять «un membre» в смысле руку — это тоже мужество не меньшее.

Будь я концептуалистом, то непременно бы использовала этот сюжет. Об отделении, потери некоего члена от приятного, привычного целого, да ещё и в соответствующих декорациях — буря, натиск, взбунтовавшаяся неподвластная стихия страсти. Соль, сельдь, член тела — скользко, свежо, немного крови, холодное наблюдение со стороны, после ужаса отделения и боли. Прямо некое олицетворение полового акта, ужас отдачи себя другому. Инфернальная чёрная бочка, огромная, просмоленная, просоленная — и в ней маленький член. Пусть это даже будет оторванная рука. Консервация, надежда на длительность хранения. В принципе, даже путь в бессмертие. Продолжение рода через бочку-космос. Страдание эгоцентрического современного человека, не желающего отдавать, всё своё держащего в целостности. И вдруг — неприятность извне, и насильственный отрыв, ужасная кровоточащая потеря. Горе солипсиста, изнасилованного реальностью извне. Жертвоприношение реальности.

Символ творчества Мопассана. Разбушевавшееся море — чрезмерная половая чувственность, сила Эроса — и маленький обессмерченный «membre».

О выявлении тайного при помощи демонстрации

Один знакомый, миловидный и тихий с виду, как девочка, отличался тягой к запретному плоду и был, по сути, маргинал. Советской армии он предпочёл психушку, университету — свободное образование в дебрях жизни.

В то время всё начинало бурлить и кипеть в котле под названием «Россия» цвета линялого красного флага. Рождались партии, подобно пузырям на болоте, сливались, дробились, лопались. То тут, то там назревали гроздья герпеса — демонстрации, митинги, пикеты.

Ментов вооружали.

По какому-то поводу собирался несанкционированный митинг у Казанского собора. Стягивались серые силы милиции с одной стороны и чёрных червячков озлобленных демонстрантов — с другой. Милиционеры выстраивались линиями, этакими стенками сосудов, демонстранты шевелились и растекались как жидкость неорганизованная по этим сосудам. Милиция придавала форму толпе. За углом в тени пряталась подмога — стаи автобусов и крытые фургоны с надписью: «Люди». «Люди» были вооружены автоматами. Милиционеров, мирных серых голубей, также отличала обнова — на боку у них появились невиданные доселе резиновые дубинки. Чёрные такие, тугие с виду.

Миша заторможенно улыбался, но внутри его мужского организма зародился, видно, островок страха. Назовём его осторожностью. Мне нечего было терять, кроме своих цепей. Было весело и забавно.