Пение птиц в положении лёжа

Андрюша изумил меня. Саша проявил какую-то неслыханную активность по ловле и пересчёту головастиков, какую-то тупую жестокость исследователя, не интересующегося последствиями своих научных изысканий. Андрюша, молча, без излишних диспутов и рассуждений, проявил волю, совершил поступок. Последнее встречается так редко, первое — так часто в мире мужчин.

Об осквернении Мавзолея

Знакомый физик, будучи небольшим мальчиком, был с мамой в Москве. В обязательную программу обзора достопримечательностей столицы в то время входило посещение Мавзолея.

Гигантская очередь вела в Мавзолей, составляя вкупе с параллелепипедом святыни нечто вроде извивающегося бикфордова шнура со взрывной коробочкой на конце. Человек из очереди, действительно, был подобен искре, медленно, очень медленно продвигающейся по шнуру, для того чтобы в самом главном предмете устройства, ради которого весь этот сыр-бор, испытать взрыв эмоций, вспышку чувств, удар коммунистической сентиментальности.

Они заняли своё скромное место в многочасовой очереди и стали медленно-медленно, носом в спину товарища, продвигаться к цели — побывать у ложа вождя. Что-то было в этом перформансе не дурацкое, важное. Какое-то олицетворение стержня нашей жизни. Вместо бега наперегонки, состязания и борьбы в достижении цели — возможность лишь единого для всех пути, пути бесконечно нудного, скучного и медленного. Олицетворение всех бесконечных очередей, которые отстаивали люди, — за колбасой, за хреноватыми индийскими джинсами, за квартирой и машиной. А в центре вожделения — обман. Вместо «вечно живого» — восковая обездвиженная мумия. Символ неисправимой работы смерти, к которой неумолимо двигался каждый очередник. Впрочем, строгая очерёдность доставляла чувство порядка, царящего на этом свете, стабильности, надежды на некое жизненное пространство, которое тебе гарантируется для делания твоих земных дел. Существование безвременных кончин каких-нибудь там детей, девушек, двадцатипятилетних юношей всеми силами скрывалось.

Вот в такую очередь попал наш юный герой, в такой плотный переплёт трепещущих, подобно знамёнам на ветру, от холода тел. Наконец они с мамой зашли за верёвочное ограждение, поближе к святая святых. Но тут открылась новая реальность. За этой чертой шествующие уже как бы признавались отрешёнными от земной скверны, из этой очереди уже никого никуда не выпускали — ни вперёд ни назад, даже в туалет. Боялись осквернения святыни классовыми врагами? Занесения взрывчатки? Обмена шпионскими записочками? Террористического акта с массовым присоединением любопытных к заоблачным эмпиреям кумира? Предстоящие у входа должны были быть проверены на лояльность многочасовой физической выдержкой и преданностью идее.

А мальчику захотелось пи-пи. «Терпи! — шипела на него мать. — Нельзя!» — «Почему?» — выкатывал круглые, даже немного выпученные от переизбытка жидкости в организме, глазки мальчик. «Нельзя!» — был нелогичный и бездоказательный ответ. «Почему?» — шептал страшным голосом мальчик, чей мочевой пузырь вот-вот была готова разорвать глупая влага. «Нельзя!» — так же нелогично, как голос тела, звучал ответ. Может быть, именно тогда пробудился у мальчика интерес к высшей математике и физике.

Волнение в очереди от предвкушения встречи с трупом вождя нарастало, подогреваемое душераздирающей музыкой, исполненной печали и гордости. Мальчик устал спрашивать: «Почему?» — и получать ответ: «Нельзя!» Истерзанный непобедимой силой природного инстинкта, требующего немедленного мочеиспускания, он начал потихоньку писать в одну из штанин. Шажок за шажком, капля за каплей. Он по капле, можно сказать, выдавливал из себя раба. Страдание его смягчилось. У самого бородатого лица заснувшего благородного сатира мальчик испытал окончательное блаженство. В грубом, но прочном детском сапожке фирмы «Скороход» сильно хлюпало, но звуки траурной музыки, а также что-то вроде всхлипываний, вздохов, посмаркиваний, которые издавали наиболее слабонервные, заглушали подозрительный звук. Дядя мочевой пузырь праздновал полную и окончательную победу.

Ещё об осквернении святыни

Тот же физик, когда подрос, говорил по поводу КПСС: «В рот я её ебал». Ему очень хотелось это сделать на практике. Хотя его наверняка не столько волновал образ КПСС, сколько оральный секс. Политика — это был, пожалуй, только повод.

Он присмотрел для реализации своего плана двух дам. Обе были членами КПСС. С ними он и решил совершить то, о чём провозглашал. Одна дама вблизи оказалась столь неаппетитной, что не только туда, но и сюда ему не хотелось и не моглось. А может быть, не только сюда, но и туда. Очерёдность попыток установить трудно. Другая дама, воспитанная в рамках строгой половой морали членов коммунистического общества, считала ниже собственного достоинства дать ему выше. Послала его подальше.

Нельзя мешать йогурт с огурцами.

Ещё раз об осквернении

Тот же физик совершил ещё один акт осквернения. Осквернил главную мечту своего отца.