Педагогика угнетенных

Сложность заключается в том, что этот аспект диалогической деятельности (как и все остальные) не может реализоваться в отрыве от праксиса. Праксис угнетения прост (или, по крайней мере, не сложен) для господствующей элиты. Но революционным лидерам непросто осуществлять праксис, направленный на освобождение. В первом случае угнетатели полагаются на использование инструментов власти, а во втором эта власть направлена против самих революционеров. Первые могут свободно объединяться, и, хотя в их среде могут происходить случайные временные расколы, они быстро объединяются вновь при появлении малейшей угрозы их принципиальным интересам. Последние не могут существовать без народа, и именно это условие служит первым препятствием для их попыток объединиться.

В самом деле, со стороны господствующей элиты было бы непоследовательным позволить революционным лидерам объединиться. Внутреннее единство господствующей элиты, которая усиливает и организует свою власть, требует, чтобы народ был разделен. Единство революционных лидеров существует лишь вместе с единством людей друг с другом и с ними. Единство элиты проистекает из ее антагонизма по отношению к народу, а единство революционных лидеров произрастает из единения с (объединенным) народом. Конкретная ситуация угнетения, которая порождает двойственность «я» угнетенных, тем самым делая их неоднозначными, эмоционально нестабильными и исполненными страха свободы существами, упрощает задачу разделять, которая стоит перед угнетателем, и препятствует объединению, которое необходимо для освобождения.

Кроме того, с объективной точки зрения господство само по себе сеет рознь. Оно удерживает «я» угнетенного в «сцепке» с реальностью, которая кажется всемогущей и всепоглощающей, а затем вызывает отчуждение, объясняя это могущество мистическими силами. Часть «я» угнетенного человека находится в реальности, с которой оно «сцеплено», а часть – вне самого человека, в мистических силах, на которые перекладывается ответственность за реальность, которую невозможно изменить. Человек мечется между одинаковыми прошлым и настоящим и безнадежным будущим. В его представлении он не находится в состоянии становления, а значит, не может иметь будущего, которое должно быть построено в единстве с другими. Но разрывая эту «сцепку» и объективизируя реальность, поднявшись над ней, он начинает оформляться как Субъект (как некое «я»), противостоящий реальности. В этот момент, раскалывая ложное единство своей раздробленной личности, он становится настоящим индивидом.

Чтобы разделять угнетенных, необходима идеология угнетения. Чтобы достичь их единства, напротив, требуется своеобразная культурная деятельность, в процессе которой они узнают, почему и как появилась их «сцепка» с реальностью – это требует разрушения идеологии. Таким образом, попытки объединить угнетенных требуют не просто выдумывания идеологических слоганов, ведь, искажая подлинные отношения между Субъектом и объективной реальностью, они отделяют когнитивное от эмоционального, а активные аспекты деятельности – от целостной неделимой личности.

Цель диалогической освободительной деятельности заключается не в том, чтобы «вытащить» угнетенных из мифологической реальности и «привязать» к какой-то другой. Напротив, цель диалогической деятельности заключается в том, чтобы дать угнетенным возможность осознать свою сцепку с несправедливой реальностью и пойти по пути ее трансформации.

Поскольку единство угнетенных подразумевает солидарность в их среде, вне зависимости от их конкретного статуса, это единство, без сомнения, требует наличия классового сознания. Однако состояние погруженности в реальность, характерное для крестьян Латинской Америки, означает, что, прежде чем осознать себя в роли угнетенного класса (или, по крайней мере, одновременно с этим), они должны достичь осознания себя в качестве угнетенных индивидов[199].

Европейским крестьянам представление в качестве проблемы того факта, что они являются людьми, может показаться странным. То же самое нельзя сказать о латиноамериканских крестьянах, ведь их мир, как правило, ограничивается территорией поместья, их жесты в определенной степени напоминают движения животных и деревьев, и они считают, что находятся с последними на равных.