Педагогика угнетенных

Однако, когда на определенном этапе своего экзистенциального опыта оккупированные начинают так или иначе сопротивляться этой интервенции (к которой они могли ранее адаптироваться), профессионалы, чтобы оправдать свой провал, заявляют, что члены оккупированной группы «занимают подчиненное положение», потому что они «неблагодарные», «беспомощные», «убогие» или являются людьми «смешанной крови».

Руководствующиеся благими намерениями профессионалы (те, кто использует «интервенцию» не как продуманную идеологию, а как отражение своего собственного воспитания) в конце концов открывают для себя, что некоторые из их неудач в сфере педагогики следует относить не на счет врожденной неполноценности «простых людей из народа», а на счет насилия, которым характеризуется их собственный акт интервенции. Перед теми, кто делает для себя это открытие, предстает трудный выбор: они ощущают потребность в том, чтобы осудить такое вмешательство, но в них настолько укрепились модели доминирования, что подобное осуждение представляет угрозу их собственной личности. Осудить эту интервенцию для них значило бы положить конец своему двойственному статусу подчиненных и подчиняющих в одном лице. Это значило бы отказаться от всех мифов, которые питают эту интервенцию, и принять на вооружение принципы диалогической деятельности. Именно по этой причине это значило бы перестать быть над и внутри (в качестве чужаков) и вместо этого быть вместе с (в качестве товарищей). Таким образом, этими людьми овладевает страх свободы. В ходе этого травматического процесса они по понятным причинам склонны рационализировать свой страх различными отговорками.

Еще более сильный страх свободы испытывают те профессионалы, которые до сих пор не осознали захватнический характер своей деятельности, когда им говорят, что их деятельность является дегуманизирующей. Довольно часто, в особенности на стадии декодирования конкретных ситуаций, участники обучающих курсов раздраженно спрашивают координатора: «Ну и куда, по-вашему, вы нас направляете?» Координатор не пытается никого никуда «направлять», все дело в том, что, сталкиваясь с конкретной ситуацией как с проблемой, участники начинают осознавать, что, если они начнут более глубоко ее анализировать, им либо придется отторгнуть впитанные мифы, либо в очередной раз убедить себя в их правдивости. Отказ от этих мифов и их обличение в этот момент представляет для человека акт насилия над самим собой. И в то же время заявить о справедливости этих мифов – значит обнажить свою суть. Единственное, что им остается (и это действует как механизм самозащиты) – спроецировать на координатора свою собственную привычную практику: направление, покорение и интервенция[181].

Такая же склонность к отступлению, хоть и в меньших масштабах, свойственна людям из народа, которые замучены конкретной ситуацией угнетения и выдрессированы благотворительностью. Один из преподавателей организации Full Circle (англ. «Замкнутый круг»)[182], которая организовывала в Нью-Йорке полезную образовательную программу под руководством Роберта Фокса, рассказывает о следующем инциденте. Группе из нью-йоркского гетто предложили рассмотреть закодированную ситуацию с изображением кучи мусора на углу улицы – той же самой улицы, где проводились встречи этой группы. Один из участников сразу же сказал: «Я вижу улицу где-то в Африке или в Латинской Америке». «А почему не в Нью-Йорке?» – спросил преподаватель. «Потому что мы живем в США, а здесь такое невозможно». Без всяких сомнений, этот мужчина и некоторые из его товарищей, которые согласились с ним, предпочли отступить, столкнувшись с реальностью, которая была им столь неприятна, что даже сам факт ее признания казался им угрозой. Отчужденному человеку, чья личность сформировалась в культуре достижений и личного успеха, кажется, будто если он призна́ет, что находится в объективно неблагоприятной ситуации, он тем самым ограничит собственные возможности достижения успеха.

В приведенном примере, как и в случае с профессионалами, очевидна определяющая сила культуры, порождающей мифы, которые затем впитываются людьми. В обоих случаях культура доминирующего класса не позволяет людям утвердиться в качестве существ, принимающих решения. Ни профессионалы, ни участники дискуссии из нью-йоркских трущоб не говорят и не думают самостоятельно, как активные Субъекты исторического процесса. Никто из них не является теоретиком или идеологом господства. Напротив, они представляют собой эффект, который, в свою очередь, становится причиной господства. Это одна из наиболее серьезных проблем, которые должна решить революция, когда она придет к власти. Эта стадия требует максимальной политической мудрости, решительности и отваги со стороны лидеров, которые именно по этой причине должны быть достаточно проницательны, чтобы не встать на иррационально-сектантские позиции.