Печать мастера. Том 2

«Я могу убрать часть воспоминания, сгладить. Эмоции уйдут, ты станешь переживать меньше», — предложил ей менталист в очередной раз. Как уже не раз за эти зимы с момента гибели Сина.

Но она опять сказала — нет.

Это — ее память. Ее чувства, её опыт. И она никому это не отдаст. И никому не позволит лезть в свою голову.

Эло обернулась. Посмотрела на мальчика, укрытого до пояса покрывалом, чтобы не тревожить спину со свежим рисунком. Вздохнула и пошла в кабинет.

* * *

Шкатулку открыть она так и не смогла. Ей казалось, что если она посмотрит на портрет Сина — а он посмотрит на нее, то она потеряет всю решимость, которую обрела. Просто потеряет.

Эло убрала закрытую шкатулку обратно, погладив крышку и пошла перерывать полки, пока на одном из дальних стеллажей не нашла то, что искала.

Открыла сундук, убрала верхнее — ленты, небольшой детский башмачок, и достала свиток пергаментов, стянутый лентой.

Эло сдула с не него пыль, и развернула.

Двадцать листов, написанных ещё убористым почерком Ива, с ее пометками на полях — «Домашняя программа обучения Сина Фу» — программа, которую они составляли вместе, иногда смеясь, иногда ругаясь вечерами, стараясь обеспечить его будущее.

Сделать так, чтобы их ребенок никогда не чувствовал себя отверженным из-за того, что его источник не такой, как у всех. Чтобы не чувствовал себя слабым и непринятым.

Чтобы чувствовал себя свободным и счастливым, не смотря на ограничения. Изменить здоровье — это не было в их власти, но в их власти было научить сына жить с этим так, чтобы использовать слабые стороны и сделать их сильными. Превратить особенности в достоинства.

Она думала — это больше никогда не пригодиться. Она — ошибалась.

Отчасти именно поэтому они отослали Сина на Острова в шесть. Не только, как залог сотрудничества между кланами — нет. Она оторвала его от сердца, потому что верила — убедил Ив — Арры смогут помочь. Смогут помочь Сину также, как до этого «помогли» Нейеру.

Эло решительно захлопнула крышу сундука, прихватила свитки, сунув их во внутренний карман, и отправилась на кухню.

* * *

Молоко нагрелось быстро — до золотистой пенки. Эло сняла турку с горячего песка, и долго дула, чтобы остудить. Добавила ложечку меда, размешала, перелила в пиалу и пошла наверх.

…

— Пей, — шепнула она тихо, приподнимая голову мальчика. — По глоточку, тихо…

Ученик смотрел на нее осоловелыми глазами — действие эликсиров отпускало, но ясность ума ещё не вернулось.

— Уже все?

— Да, — шепнула Эло, поднося пиалу ближе. — Уже все, ученик. Сегодня спать — завтра проснешься и посмотришь на результат. Ты видел рисунок, вышло почти так же хорошо. Пей, до дна…

Он кивнул, и начал пить, с трудом сглатывая.

Когда пиала стала пустой до донышка, Эло поправила одеяло и набросила сонные чары — чтобы не перевернулся во сне или не дай Нима, не начал расчесывать спину.

Подошла к окну, поставила пустую пиалу на подоконник и глубоко полной грудью вдохнула остывающий вечерний воздух — ветер гнал холод с пустыни.

Она — справилась. Она — смогла. Она — не слабая. Ив гордился бы ей.

Но чувство несправедливости внутри не проходило. Почему ее ребенок мертв, а этот — чужой, здоровый — продолжает жить, почему, Нима?

Зато теперь она сможет сказать, сможет подтвердить силой — на любой вопрос.