Печать мастера. Том 2

– Хэй! Хэ-э-э-эй!!! — голос звал где-то вдали. — Хэ-э-э-й! Хэ-э-эй!!!

Коста обернулся и сначала не поверил глазам, потер, но караван не исчезал. Впереди, прямо по белому песку двигалась цепочка крошечных лошадок и всадников, и они махали ему издалека руками.

– Хэ-э-эй!!!

Коста быстро пристегнул пустую фляжку, и заставил лошадь опуститься на колени, ни на миг не отрывая глаз от спасения.

Они — спасены!!!

* * *

Сколько он уже ехал по пустыне, Коста не знал.

Время — остановилось.

Миражи окружали его, обступая со всех сторон так, что он не видел выхода.

Вместо песка в дрожащем от раскаленного жара мареве проступали картины и фигуры.

Он видел ворота поместья Фу, видел алтарь и поместье Фу, гостиную Фу, сад Фу…кухню Фу… Видел злобную госпожу и господина в кресле… Который махал ему — вернись! Возвращайся! Возвращайся!

Видел тренировочную площадку Вонгов… Лирнейские горы, встающие хребтами вдали. Видел домик на острове — их домик, на крыльце которого стоял Семнадцатый, и махал ему руками, а рядом весело подпрыгивал Пятый… Видел куратора Сейши, и видел Лиса, который манил его к себе… и махал, махал, махал…

Коста жмурился, тряс головой, тер глаза и затыкал уши.

Миражи были кругом. И миражи звали его.

Жар песка стал настолько нестерпимым, что Коста почти не спускался вниз, не понимая, как выдерживает лошадь.

Бросаться навстречу, погоняя мохногорбую, он перестал уже на третьем мираже, когда сначала воздухе растворился караван со всадниками и повозками, потом перед его носом растаяли слуги Фу с сопровождением, а затем — оазис, которого не было на карте.

Спускаться с лошади он перестал после пятого миража, когда бросившись вперед, прошел сквозь мираж, обернулся обратно и увидел двадцать лошадей разом. Точь-в-точь, как его. Один в один. И после этого, долго, заплетаясь, ходил от лошади к лошади, и, наткнувшись на теплую шерсть под пальцами и горячую подпругу, почти зарыдал от облегчения, и больше никогда не спускал поводьев с руки.

Коста потерялся в миражах.

Все, кого он знал, или видел в жизни, прошли вереницей перед его глазами, и даже одинокая молчащая женщина, которая не звала — просто стояла тихо, и истаяла воздухе раньше, чем Коста успел добежать, чтобы рассмотреть лицо. Он знал — это была… мама.

Он почти сошел с ума, бегая от одного миража до другого. Не понимая, где истина, где ложь. Что в этом мире жара и песка является правдой. И очнулся резко, рывком, отрезвев сразу, как только увидел белую голову, и длинную косу, и недовольно прищуренные глаза Наставника Хо.

Мастер сидел на такой же лошадке, как у него. Одетый по-южному, замотанный в тряпки. И распекал его за медлительность: «Быстрее иди сюда, щенок!!!». Звал он с расстояния в сотню шагов. «Быстрее!!!»

И тогда Коста очнулся и зажмурился.

Ложь, ложь, ложь. Сплошная ложь. Нельзя верить глазам своим.

– Господин! Юный господин!!! — звали его сзади голосом знакомой служанки. — Юный господин, скорее сюда!

Нельзя верить ушам своим.

Здесь вообще ничему нельзя верить, кроме ощущения горячей шерсти между пальцами.