Печать мастера. Том 2

— И дети растут быстро, через зиму он вытянется и ничем не будет напоминать северного задохлика, — добавил менталист.

— Немес ашес, — с чувством выругалась Эло ещё раз.

— И никто не посмеет предъявить что-то Наследнику рода Фу. Теперь ты понимаешь, мама, как важно, чтобы ни у кого не возникало ни вопросов, ни сомнений, что… он сын рода Фу? — Мягко дополнил Ней. — Ты… понимаешь… что будет, если кто-то узнает и решит использовать эту нить против нас? Обвинит весь род в провале экспедиции в неизвестные земли, которая готовилась десять зим?

— Арры подставили нас, — глухо проговорила Эло. — Даже тут… подставили нас…

Менталист отвернулся к окну.

— Мы не можем отменить выбор алтаря и не можем сменить наследника, — Нейер выехал из-за стола и подкатился к матери.

— Ты знал? — Эло вскинула голову. — Когда вел его вниз? Можно было отменить — это нарушение, это пятно на репутации…

— Не знали точно, вестник пришел утром, — вмешался менталист.

— Мама, — Нейер подъехал прямо к креслу и взял руку матери в свои. — Ты поможешь мне? Поможешь защитить Фу?

Леди Эло молчала, опустив голову и глядя в сторону.

— Мама… Это слишком большая слабость…Мы и так слабы сейчас, все только и ждут… Никто, мама, совершенно никто не должен и мысли допустить, что кровь Наследника Фу не так чиста, как должна быть… Никто не должен и мысли допустить, что это — не Син. Ты… понимаешь?

Госпожа молчала, не поднимая глаз на сына.

— Помоги мне… мама… помоги…

Через мгновение — Дей все это время не дышал, наблюдая со стороны — леди Эло едва заметно, на два пальца, наклонила голову.

Глава шумно выдохнул, поднес материнскую руку к губам, и нежно благодарно поцеловал. А потом склонил голову, как Младший, и замер, коснувшись лбом тыльной стороны ладони Госпожи.

* * *

Середина дня

Пустыня, Белое плато

Недалеко от торговой тропы на окраине земель Фу

Коста понял, что ходит кругами, когда кончилась первая фляжка воды. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Копыта двугорбой мохнатой лошадки все чаще спотыкались.

Барханы, казавшиеся маленькими впереди, так и не приблизились ни на шаг, хотя он точно держал путь. Каким образом светило оказывалось каждый раз с разных сторон?

Это возможно, только если он ходит по кругу.

От белого — абсолютно белого кругом, его бы тошнило, не проведи он всю жизнь за столом. Пустыня напоминала ему чистый лист. Пергамент — из самых дорогих, превосходного качества, который только и ждет, чтобы его коснулся кончик кисти.

Карту он помнил, и даже на привале нарисовал на песке по памяти, пытаясь понять, где же они ночью встали лагерем, и как выбраться отсюда. Но это не помогло.

Единственное, что он понял отчетливо — оазисы далеко, у него осталась одна фляжка, и если он сегодня не доберется до барханов, выбравшись из этой белоснежной чаши смерти, завтра он умрет здесь.

Мысли о смерти он прокрутил в голове столько раз, что они уже не вызывали страха, или ужаса. Не вызывали вообще ничего, кроме смирения.

О том, что он ошибся и сделал неверный выбор — выбрав свободу, а не Фу, он тоже не думал. О своих ошибках он подумает позже — когда выберется. Мысли об ошибках полезны, только если ты собираешься их исправить.

Коста остановился и сделал короткий привал — размять ноги, сделать глоток воды, освободить лошадь от веса всадника.

Мохнатая морда потянулась к фляжке, учуяв запах, и Коста потрепал ее между ушей.

— Жаль, что ты такая глупая, — пробормотал он тихо.

Теорию, что лошадка помнит дорогу или дом, он тоже проверял. Отпустив поводья и дав полную свободу. Но мохноногое создание упрямо стояло на одном месте, отказываясь двигаться, если им не управляют поводья.

— Глупышка… Если бы ты помнила, куда идти… Умру я, следом умрешь и ты…

Коста разминал ноги и — думал. И только после того, как мохнатая морда третий раз потянулась к фляжке, поделил воду пополам.