Пчелиный волк

Мы пошли туда. Коровин первым. Он шагал легко, с непринужденностью девушки, пять лет жизни отдавшей занятиям аэробической гимнастикой. Как будто не было этого ледяного кошмара, лемминговой атаки и розового червя на завтрак. Рубище на спине Коровина прогорело вместе с конопатой рубахой, и сквозь дыру были видны перемазанные сажей лопатки, из которых торчали короткие, покрытые мелким пухом обрубки.

Это я вру, вернее, фантазирую, лопатки были как лопатки, в меру замызганные, никаких обрубков.

– Почему мы идем туда? – спросил я.

– Потому. Потому что тут без разницы куда идти. Ты можешь идти туда, ты можешь идти сюда, можешь идти обратно. И все равно окажешься там, где нужно. Ну, почти всегда так получается…

– С чего ты так решил?

– Я давно тут живу, – не оборачиваясь, отвечал Коровин. – И знаю некоторые тутошние закономерности…

– Я заметил. Когда поешь песню про Неаполь, с неба валится град.

– Это частный случай. Должны, вообще-то, лягушки валиться, но не получилось. А вообще, главный принцип Изумрудного Острова – ты получаешь все, о чем мечтаешь. Не в материальном смысле, конечно…

Коровин вздохнул.

– Тогда, может, нам и ходить никуда не стоит? – спросил я. – Давай тут останемся и помечтаем?

– Не, так не покатит. Понимаешь ли, судьба не любит лодырей. Чтобы чего-то от нее добиться, надо стремиться. Будешь стремиться – и все организуется…

Коровин неожиданно остановился.

– Ты мне спас жизнь, – сказал он.

– С тебя пицца, – зевнул я. – Я люблю с ветчиной, сыром, помидорами…

– Я могу тебе погадать. – Коровин повернулся ко мне. – Это лучше, чем пицца. Если хочешь. Я здорово гадаю.

– С кофейной гущей у нас напряг, – сказал я. – И с потрохами свинячьими тоже, знаешь, я слышал…

– Я могу по руке, – сказал Коровин.

И тут же схватил меня за левую руку. Долго смотрел, потом взял руку правую.

– И что? – спросил я. – Надеюсь, я являюсь потомком древнего рода? Это должно быть что-то викторианское, на меньшее я не согласен…

– Ну, как бы тебе сказать… – Коровин почесал подбородок. – Дело в том, что я не могу тебе ничего сказать…

– Так я и знал.

– Ты не понял. – Коровин вернул мне мои руки. – Ты никогда не смотрел на свои ладони?

Я посмотрел на свои ладони. Ничего необычного. Ладони как ладони, только мозолей, пожалуй, маловато. Но я и не пахарь, чтобы козырять мозолями.

– Ну и что? – спросил я. – На свои ладони я смотрел. Что там?

– У тебя нет линий, – ухмыльнулся Коровин. – Ни линии жизни, ни линии ума, ни вообще каких-либо линий. У тебя даже нет отпечатков пальцев.

– В каком смысле? – Я снова посмотрел на свои ладони.

И увидел, что у меня действительно нет линий. И отпечатков пальцев. Странно, но раньше я на это внимания не обращал.

– И что это значит? – спросил я.

Коровин снова почесал подбородок.

– Вижу несколько возможностей, – сказал Коровин. – Вернее, две. Одна – ты родился без отпечатков пальцев. И, значит, ты… Необычный человек. Может быть, избранный.

– Для чего избранный?

– Это вопрос темный. Вариант второй, более правдоподобный. Отпечатки удалены. Кем-то и с какой-то целью. Ты не помнишь кем?

– Нет, конечно…

– Но это не страшно, – успокоил меня Коровин. – Окончательному удалению отпечатки не поддаются. Даже хирургическим путем. Рано или поздно они все равно прорастают. И у тебя прорастут. Вот тогда и посмотрим, избранник ты или предбанник.

Коровин остановился и идиотски рассмеялся.

Вообще, я успел подметить в нем одну забавную черту. Настроение Коровина очень часто менялось. Как ветерок в книжках про веселых пастухов и пастушек. Большую часть времени Коровин пребывал в капризно-плаксивом настроении, совсем как страдающая прыщами восьмиклассница. Но иногда что-то в нем просыпалось. Что-то странное. Истерическая капризность уступала место необычной серьезности. Серьезности, несвойственной человеку его возраста.

Эти приступы серьезности длились недолго, минуты три от силы. Потом Коровин возвращался в свое нормальное состояние, начинал чихать, утирать нос, ныть и гладить Доминикуса. Видимо, Планета Х весьма своеобразно влияла на психику своих обитателей. Нестабильной делала эту психику, неустойчивой.

– Ты что, поверил в историю про избранника? – идиотски ухмыляясь, спросил Коровин. – Это одна из тутошних легенд, их тут тьма. Их рассказывают гномы, сидя у вечерних костров, запекая игуану с шэмроком…

– С чем? – не понял я.

– С заячьей капустой. Знаешь, травка такая кисленькая, на опушках растет. Трилистник. В ней витамина С больше, чем в клюкве. Но запекать надо обязательно капусту с четырехлистным трилистником, его с удивительной степенью точности разыскивает Доминикус… Но я, кажется, отвлекся. Легенд тут тьма-тьмущая. Вот, например, легенда про то, что придет человек с чистой душой и чистыми помыслами – и наладит все…

– Я не подхожу, – сказал я. – С чистыми помыслами у меня не все в порядке. Да и чего им тут налаживать-то?

– Вот и я говорю? Знаешь, гномы удивительно суеверны, никогда не встречал таких суеверов. И все это сказки. Знаешь, почему? Тут не может быть никакого избранника. Потому что тут все избранники! Все, кто сюда попал, – все избранны…