Павел I

Принимая сперва без неудовольствия и даже с известным удовлетворением направляемую к нему из Вены критику на его фельдмаршала, Павел скоро стал находить, что там слишком бесцеремонно обращаются с победителем при Кассано и на Треббии и в конце июля 1799 года он, в довольно резких выражениях, пригласил Франца II образумить свой гофкригсрат. В то же время Разумовский, которого Колычев изображал занимающимся «неблаговидной интригой», получил строгий выговор, а Суворов – рескрипт, освобождавший его от обязанности повиноваться императору римскому и предписывавший ему всеми средствами противиться эгоистическим желаниям Австрии. Если для достижения своих целей путем захвата всех провинций, завоеванных в Италии, эта держава обратилась бы к силе или соглашению с Францией, фельдмаршал должен собрать свои войска и действовать от них независимо. Павел начинал также замечать, что противофранцузская коалиция была корыстна; но, хотя он не отказался принять в ней участие, потому что, помимо Мальты, он возымел в этот момент виды на Корфу, он простодушно обижался на домогательства других, которые обнаруживал в том же направлении.

Помеченный 11 августа (новый стиль) рескрипт Суворову не мог дойти до фельдмаршала на другой день после сражения при Нови, а следовательно, не мог и повлиять в тот момент на известные уже нам решения. Главнокомандующий союзных армий находился просто невозможным выполнять свои обязанности и уже после Треббии, написав царю, просил об отозвании. Павел поторопился ответить, пожаловав фельдмаршалу наследственный титул «князя Италийского», честь, которой «не получили ни Румянцев, ни Сципион», как заметило одно из переписывавшихся с Семеном Воронцовым. По приказанию царя, Кочубей обратился с горячими упреками к Кобенцелю, и Разумовский получил распоряжение просить аудиенции у императора и сказать ему, что «если это продолжится», Суворов получит распоряжение нарушить союз с австрийцами и условится с одними англичанами и неаполитанцами о продолжении кампании.

Павел оставался еще верен обязательству, принятому им на себя. В июне он объявил войну Испании, отослав уполномоченного этой державы и наложив секвестр на все испанские суды. Теперь же, в августе, по случаю учреждения политического клуба в Копенгагене, он закрыл территорию и воды своего государства всем датским подданным; он выражал свою досаду на маркграфа Баденского, дедушку великой княгини Александры, начавшего переговоры с правительством республики. Но в его глазах, Австрия изменяла делу всеми способами, а главным образом – стремлением округлить свои владения насчет сардинских земель, которые Россия помогла ей вырвать у французов.

Послав агента, кавалера Бальбо, в Петербург, а другого, Франца Габета, в штаб-квартиру Суворова, Карл-Эммануил II с самого начала стал деятельно и успешно работать над поддержанием и развитием этого чувства. Он дошел до того, что выразил желание служить в русской армии! С тех пор, предписывая ему оставить Кальяри или удерживая его там, приказания и отмены приказаний не переставали испытывать терпение короля. Австрия, напоминая о выказанном ею бескорыстии во время второго раздела Польши, дававшем ей право на компенсацию в Италии, заявляла, что вовсе не намерена обобрать впутанного в дело монарха, но желает, чтобы обратили, по крайней мере, внимание на ее претензии относительно территорий, отнятых у миланцев во время войны за испанское наследство. Находясь под сильным влиянием, Павел со своей стороны нисколько не настаивал на немедленном возвращении короля сардинского и не противился временному занятию Пьемонта австрийцами, но он желал, чтобы управлялся Пьемонт от имени законного государя. Он соглашался даже на взыскание императором убытков с прежних миланских провинций, но требовал, чтобы оно было отсрочено. Нужно было прежде «вытеснить французов», как говорил Ростопчин.

В сущности, встречая непредвиденные трудности в исполнении этой роли покровителя и посредника, принятой им перед итальянскими Дворами, и раздражаясь этим, царь вступал уже в период разочарований и раскаяния. Наполеон доставлял ему тоже больше хлопот, нежели он предполагал. Ростопчин называл «дураком» и «шарлатаном» маркиза де Галло, приехавшего в Петербург для поддержки герцога Серра-Каприола и говорившего о разделе Италии в пользу его государя. В конце июля, когда Суворов тоже заявил о всё более и более ясном намерении Венского двора уделить себе самую большую долю в этой стране, безо всякой заботы об общих интересах Европы, Павел вышел из себя. Если нужно продолжать воевать вместе, следует объясниться, зачем воюют, и когда Серра-Каприола, сговорившись с Галло, подал ему мысль о созыве конгресса в Петербурге, царь поспешно за нее ухватился.