Паутина

— Товарищи! — недоврчиво ухмыльнулся учитель. — A я такъ думаю: онъ тамъ больше по барышенской части. Ты, Миня, не гляди на него, что онъ горбатый и, съ виду, въ чемъ душа держится. Этакого другого бабника поискать. Онъ, да еще вотъ Мерезовъ Васька. Два сапога пара — аинскія ночи-то устраивать.

— Для аинскихъ ночей извстно, кого нанимаютъ, — перебила учительша, не безъ досады. — A къ благороднымъ барышнямъ съ подобными пошлыми намреніями мужчина обратиться не можетъ. Это глупо и безполезно — то, что ты говоришь. A ужъ въ особенности, что касается Сарай-Бермятовыхъ. Слава Богу, съ малолтства ихъ знаемъ. Аглаечка, конечно, красавица, и соблазнъ ей отъ вашей мужчинской козлячьей породы предстоитъ многій. Но характеръ y нея совсмъ не такой категоріи, чтобы какой-нибудь бабникъ вокругъ нея пообдалъ. Двушка серьезная, — хоть Богу не молится, a живетъ святй иной монашенки. A Зоечка еще ребенокъ, — что ей? Много, если пятнадцать минуло… Да и собой нехороша.

— Ребенокъ-то ребенокъ, — возразилъ супругъ съ нсколько сконфуженною язвительностью, — но въ какой гимназіи этотъ ребенокъ воспитаніе свое получаетъ?

Госпожа Протопопова насторожилась:

— Извстно, въ какой: y Авдотьи Васильевны… Чмъ гимназія нехороша?

Протопоповъ захихикалъ надъ стаканомъ своимъ:

— Сегодня въ «Глашата«видлъ замтку, будто y китайцевъ въ Пекин въ женской школ имени Лао Цзы открыта «лига любви»… Вотъ они каковы, ребенки то ваши!

Госпожа Протопопова, въ волненіи, поставила чашку на блюдце, всплеснула худыми руками и трепетно опустила ихъ на кота своего, который, сквозь дремоту, вообразилъ, будто его ласкаютъ, a потому пренжно замурлыкалъ. A Протопоповъ многозначительно сказалъ:

— То-то вотъ и оно то… Эмиліи едоровны школа… Прежде, чмъ въ помпадурши свихнуться, сколько времени она y Сарай-Бермятовыхъ гувернанткою была?.. Ну-ка, посчитай.

Не получивъ отъ взволнованной супруги отвта, онъ вздохнулъ и продолжалъ, обжигаясь въ мрныхъ перерывахъ горячимъ чаемъ.

— Но, тмъ не мене, относительно Вендля я, дйствительно, такъ полагаю, что понапрасну мальчикъ ходитъ, понапрасну ножки бьетъ… Еще, если бы годъ, два тому назадъ, то, по тогдашней бдности Бермятовыхъ, можетъ быть, и очистилось бы ему что нибудь…

— Женатому то? — съ негодованіемъ воскликнула супруга, и костлявые пальцы ея непроизвольно вонзились въ кота съ такою силою, что тотъ взвизгнулъ и, хвостъ трубою, дернулъ отъ хозяйки, однимъ прыжкомъ, черезъ всю комнату, на триповый синій диванъ. — Женатому то? Да ты, Михаилъ, съ ума сошелъ! Ты въ развратномъ настроеніи ума!

Но Михаилъ вдругъ почувствовалъ подъ собою твердую почву и оснился вдохновеніемъ къ радикальнымъ идеямъ.

— Другъ мой Миня! — прочувствованно воскликнулъ онъ, — при ныншнемъ торжеств гражданскаго брака и расшатанности моральныхъ устоевъ, какое препятствіе можетъ быть бдной двушк въ дилемм: ухаживаетъ за нею холостой женихъ или женатый претендентъ?.. Теперь, конечно, все это — другой коленкоръ. Какъ скоро Симеонъ Викторовичъ отвоевалъ дядюшкино наслдство, — теперь, брать, шалишь! Теперь двицы Сарай-Бермятовы будутъ первыя по городу невсты… Полъ-милліона, чистоганчикомъ, хватили Сарай-Бермятовы! Шутка! Теперь Аглаю съ Зоею женихи наши съ руками рвать будутъ…

— Наслдство прекраснйшее, — съ осторожностью замтила скептическая супруга, — но вдь Аглаи съ Зоей оно мало касается. Я слыхала такъ, что главный капиталъ назначенъ по завщанію ему — Симеону, a сестрамъ и прочимъ братьямъ оставлено всего по несколько тысячъ…

— Ну, все-таки! По ныншнимъ нашимъ губернскимъ временамъ, когда невста стала дешевая, a женихи вздорожали, — и то хлбъ!..

Тмъ временемъ Вендль — господинъ въ армяк и въ цилиндр, возбудившій эти супружескіе — господъ Протопоповыхъ — разговоры, подъхалъ въ внскомъ экипаж своемъ съ русскимъ кучеромъ на козлахъ къ длинному, какъ казарма или больница, одноэтажному дому, за заборомъ съ гвоздями, надъ которымъ розгами торчали частые, еще безлистые тополя, a за тополями чернли стеклами, далеко не всегда цлыми, далеко не весьма опрятныя окна. По деревяннымъ мосткамъ, вдоль забора этого, спшно шагалъ высокій господинъ, тоже въ армяк и въ цилиндр, точнйше скопированныхъ съ Вендля: только значка присяжнаго повреннаго не доставало, да матеріалъ одежи былъ грубе и хуже, дешевенькій. Увидавъ Вендля, господинъ всею фигурою своею выразилъ и смущеніе, и гордость перваго счастливаго подражателя и гоголемъ шелъ мимо, пока не исчезъ въ срыхъ сумеркахъ, которыя лишь теперь и очень вдали, въ туманномъ центр города, подъ горою, начали пестриться электрическими фонариками. Вендлю стало совсмъ весело.

— Максимъ! — окликнулъ онъ кучера слабымъ, звенящимъ, двичьимъ почти, голосомъ.

— Чего изволите? — откликнулся тотъ съ козелъ, не оборачивая бородатаго лица.

— Видлъ?

Тотъ помолчалъ и сказалъ:

— Видлъ.

— Хорошъ?

— Чего лучше!

Вендль залился тоненькимъ дробнымъ стекляннымъ смхомъ, грустнымъ, нжнымъ и переливчатымъ, — какъ тритоны звенятъ въ лтнихъ болотахъ.