Пацифист. Берта

Дед Трофим хотел было козырнуть в ответ, но передумал и торопливо снял картуз.

- Добрыдень.

Солдат будто забыл, зачем подошел. Смотрел во все глаза на Оксану, а та опустила ресницы, смутилась под таким откровенным взглядом.

- Вы красиво пели, Оксана.

Она подняла брови.

- Откуда вы знаете мое имя, Женя?

Солдат удивился в свою очередь,

- А вы откуда знаете мое?

Они оба засмеялись, и ничего не понимающий дед Трофим лишь пожал плечами.

- А мэнэ дидом Трохимом зовуть. Фамилие - Циба.

Оксана продолжала улыбаться, но Миляев вдруг погрустнел, будто вспомнил, для чего он здесь. Фамилия напомнила.

- Циба?

- Так-так, я батько вашого прапорщика.

Женя посмотрел на Оксану, и та кивнула:

- А я его племянница.

Ну и дела! Как же теперь выполнить приказ прапорщика, что посторонних в районе охраняемого объекта не должно быть и если скот кто вздумает пасти на территории войсковой части, то прогонять немедленно.

- Пасти скот здесь запрещено, - глухо выговорил Женя, стараясь не смотреть в сторону Оксаны, да и на деда тоже. - Вам придется уйти.

Дед хлопнул рукой по колену:

- Дак як же так? Васыль же…

Он осекся, увидев, как солдат нахмурился.

- Никаких исключений. Приказ прапорщика для нас закон!

Оксана огорченно сказала:

- Но ведь это глупо, сколько земли хорошей пропадает!

И он видел глупость совсем в другом. Что земля? Что коровы? В Индии они вообще ходят где хотят, хоть по газонам столицы, и никто не вправе к ним прикоснуться - коровы священны. Сейчас ему приходится говорить какую-то казенную ерунду, а ведь хочется сказать совсем другое…

- Это приказ.

Оксана вспыхнула.

- Глупый приказ!

Вот и весь разговор. Как мило они побеседовали, встретившись так неожиданно. Жене показалось (теперь он еще раз убедился в этом), что видел Оксану не только на присяге, а задолго до этого, раньше. Но где? Разве сейчас спросишь?

Он продолжал стоять как пень, с карабином на плече - что поделаешь, при исполнении служебных обязанностей, а Оксана отвернулась, забросила за плечо сумку. Миляев смотрел вслед симпатичной пастушке, чувствуя себя круглым дураком… «Где же я ее видел?» - мучился он, и где-то в глубине памяти смутно вырисовывалась Москва, Арбат…

6

Карантин вспоминался, как пионерский лагерь. У молодого пополнения началась новая жизнь.

Хромова заставили встать на табурет и закрыть ладонями лампочку, чтобы не отсвечивало в лицо спавшему в сапогах поверх одеяла «деду» Лиходееву. Хромов, похоже, делал это с удовольствием, хотя стоял уже больше часа и его ладони вспотели от раскаленной лампочки.

Женя Миляев смотрел на все это с удивлением, даже с интересом - неужели правду рассказывали знакомые ребята? Неужели молодыми солдатами будут командовать люди, не облеченные властью, а только лишь потому, что на год больше прослужили?

Взявший Женю под свою опеку «наставник» рядовой Ступа - добродушный малый с широким лицом, усеянным веснушками, - велел подшить подворотничок к его куртке. Женя искренне принял это за товарищескую просьбу. Он взял кусок белой материи, сложил пополам и, тыкая иголкой, как штыком врага, пришил крупными стежками. Ступа даже не возмутился, оценив его творческий порыв, - подворотничок едва держался и непонятно было, для чего он пришит.

- Ты че, совсем бестолковый? - спросил «дед», а Женя, стоявший, как требовалось, перед ним навытяжку, пожал плечами.

- Таким уродился.

Солдат рванул белую тряпку, так что нитки затрещали, коротко бросил: «Учись». Потом оторвал от большого куска материи новую полоску, сложил пополам, провел изнутри по изгибу острием иголки.

- Вот так надо… чтобы на спичечную головку выглядывал… стежок в стежок… Понял?

Миляев снова пожал плечами.

- Э-э, ты совсем какой-то… Давай свою куртку.

Такого поворота событий Женя не ожидал, но послушно снял с себя куртку и протянул ее солдату. Тот быстро и аккуратно подшил подворотничок и ему.

«Годки» не одобрили поступок Ступы:

- Ты что, Андрюха, рехнулся? Где это видано, чтобы «дед» на салагу работал?

Ступа добродушно улыбался. Он был сильным и потому, наверное, щедрым на доброту.

- Вы че, ребя? Я же показал только. А так он парень послушный. Скажи? - Андрей обратился к Миляеву, который с интересом наблюдал за перепалкой «стариков».

Тот, соглашаясь, кивнул, а Ступа, все так же улыбаясь, для пущей убедительности показал огромный кулак.

- Кто его тронет - убью.

С ним не стали спорить. Попробуй тронь Ступу! А вот салагу придется, наверное, учить в другой обстановке.

Хуже всего пришлось Алику Свинцицкому. Воспитывать его считала необходимым вся казарма. То и дело слышалось:

- Свинцицкий, принеси! Свинцицкий, подай! Свинцицкий, сапоги сними!

Он все выполнял безропотно, и это, наверное, подзадоривало «дедов». Даже одногодки стали на него покрикивать. Женя слышал, как Хромов однажды сказал ему: «Ты, салага, плохо полы вымыл».

Такая покорность раздражала Миляева. Как-то он не выдержал, подошел к солдату:

- Так нельзя, Саша.

- Как? - поднял на него грустные глаза Свинцицкий.

- Тебе же самому будет стыдно потом. Дай отпор. Возмутись.

Алик лишь ухмыльнулся.