Сотейник с главным блюдом переходил из рук в руки — нежная баранина под ароматным соусом, посыпанная миндалем. Я встала, чтобы принять его, и увидела наши отражения в большом зеркале, висевшем напротив. Виктория наклонилась вперед и объясняла Колину, как сажать тюльпаны, показывая руками размер ямок, которые следовало вырыть для каждой луковицы. Хелен продолжала тихо бормотать рядом со мной. Если бы отражение в зеркале превратилось в картину, любой взглянувший на нее увидел бы собравшихся вместе и мирно беседующих друзей. Он не ощутил бы висевшее в воздухе напряжение, если не обратил бы внимание на мои стиснутые зубы. Он, как и я, удивился бы таинственному выражению лица Лиззи, которая что-то шептала Нейтану, и тому, как тот взглянул на меня и тут же отвел взгляд, будто ему было что скрывать. Зеркало постепенно запотевало, и эта сцена со всеми ее тайнами становилась все туманней. Я положила баранины Хелен и себе и снова села.
Я убеждала себя, что смогу это вытерпеть, что будет не так уж сложно. Я должна была пережить и этот вечер, и завтрашний день, и послезавтрашний. Убийцу поймают, а Люка освободят. Я твердила себе, что больше никогда его не увижу, но не должна об этом думать, иначе сойду с ума. Я решила сделать все для того, чтобы снова стать тем, кем была в начале года: матерью, врачом, женой — по крайней мере, формально. Мне нужно было держаться в рамках приличий и не оглядываться назад.
Я все еще давала себе эти обещания, когда раздался звонок в дверь. Хелен от неожиданности уронила вилку на тарелку, и этот легкий стук прозвучал в тишине раскатом грома. Обычно такой поздний звонок означал всего лишь неправильную доставку пиццы, заказанной кем-то с территории Подворья до того, как ворота запирали на ночь. Я не знаю, почему мы все замолчали.
Виктория исчезла, чтобы открыть дверь. Я не расслышала, что она там сказала — она говорила очень тихо, и это должно было меня насторожить. В критических ситуациях Виктория всегда понижала голос. Когда она вернулась, в ее глазах мелькнуло нечто вроде предупреждения для меня, а секундой позже в комнату вошли двое полицейских — грузный мужчина средних лет и женщина помоложе вслед за ним. Их темно-синяя униформа смотрелась нелепо в этой комнате с ее диковинками. Лица полицейских были мокрыми от дождя и странно невыразительными, а руки слегка расставлены в стороны, словно для предотвращения попытки побега.
Все заговорили хором: Нейтан вежливо поинтересовался, с чем они пожаловали, Хелен растерянно запричитала, но ее слова потонули в громких возмущениях Колина, желавшего узнать, что здесь, черт возьми, происходит. Все возгласы перекрыл спокойный голос женщины-полицейского, выступившей вперед. Ее гладкое лицо было серьезным, темные брови нахмурены.
— Доктор Гудчайлд, вы арестованы по подозрению в том, что являлись соучастницей убийства Брайана Олдера. Вы имеете право хранить молчание, но вашей защите повредит, если при допросе вы скроете факты, на которые позже сможете опереться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Сначала я подумала, что это актриса, нанятая чтобы меня разыграть. Ее слова были точно такими, как у полицейских в телевизионных сериалах. Я не могла воспринять их всерьез, даже когда она достала наручники и холодная сталь охватила мои запястья.
Лиззи, наверное, тоже не верила, что все по-настоящему, она смотрела то на полицейских, то на меня. На ее лице отражалось недоумение, словно она тоже думала, что это розыгрыш, но не могла понять, в чем его суть. Я хотела сказать, чтобы она не волновалась, и шагнула к ней, но полицейский преградил мне путь. Он объявил присутствующим, что я взята под стражу и буду содержаться в полицейском участке Мелкшема, поскольку в Солсбери для этого не было соответствующих условий. Все молчали. Нейтан побелел от шока, а Колин снова стал возмущаться. Я попыталась сказать ему, чтобы он успокоился, что не стоит поднимать шум, что полиция поймет свою ошибку, как только меня привезут в участок, но времени на это уже не было. Меня подталкивали к двери. Виктория была единственной, кто сохранил способность мыслить ясно. Она схватила свою дорожную косметичку и сунула ее мне под мышку, когда я выходила.
— Не волнуйся, — шепнула она. — Дурацкая ошибка, обычное дело, черт бы их побрал. Все будет хорошо.
Последнее, что я запомнила, врезалось в мою память на всю жизнь. Лиззи. Не столько ее лицо, сколько тело. Когда меня поспешно вели через двор, я оглянулась назад. Дочь стояла в освещенном проеме двери. Она прислонилась к стене, словно хотела облегчить боль в спине. Ее свободное платье обрисовывало живот, выдавая небольшую, но явную выпуклость, до сих пор не замеченную никем, кроме меня — врача и ее матери.
Моя стройная дочь была беременна.
Глава 27