Патроны чародея

Я отпрыгнул в сторону, выхватил пистолет и трижды выстрелил в арбалетчиков. Один, падая, все же нажал на спусковую скобу, и стрела вжикнула через зал.

Фицрой упал было на пол, тоже видел стрелков на балконе, но тут же подхватился и с оголенным мечом бросился на Могеринса.

Я торопливо стрелял в тех, что у окна, они почему-то бросились первыми, затем в ту пятерку, что ждала, когда же буду прорываться из зала, и заранее сомкнула ряды.

За их криками сам почти не слышал грохота выстрелов, только видел падающие тела. Последними всадил две пули в набегающего гиганта с поднятым топором, сделал шаг в сторону, а он в падении едва не повалил Фицроя.

Фицрой рассерженно оглянулся, но острие меча от горла лорда не убрал.

– Какой ты неуклюжий!

– А ты зажрался, – буркнул я.

Меня все еще потряхивает, когда же научусь в самом деле убивать, а потом пить кофе, те психиатр и аналитик меня перехвалили, резко сказал лорду Могеринсу:

– Сейчас мы обрежем ваши уши… Если и тогда не скажете, где спрятали глердессу…

– Обрежем кое-что пониже, – вставил Фицрой. – Я сам это сделаю! Все женщины должны принадлежать нам, а не всяким тут…

Могеринс, бледный и дрожащий, жалко пролепетал:

– Она на верхнем этаже!.. Там у нее хорошая комната.

– И ее даже не били? – спросил я с тяжелым сарказмом.

Он вскрикнул:

– Нет, клянусь!

– Цену вашим клятвам уже знаем, – оборвал я. – Иди вперед, скотина! Показывай. Шаг вправо, шаг влево – смерть за попытку к бегству!.. Понял? Вздумаешь подпрыгнуть – смерть за желание взлететь. Споткнешься – смерть за попытку зарыться в камни.

Фицрой вскинул брови, еще не понял, в самом ли деле такое возможно, посмотрел на меня с большим уважением.

У дверей комнаты на самом верху испуганно бегает взад-вперед стражник с мечом наголо, раздираемый между желанием броситься на шум и не решаясь покинуть охраняемое место.

Завидев лорда, он вскрикнул с облегчением:

– Хозяин, будут ли…

Могеринс не успел распахнуть рот, я ответил резко:

– Ты свободен.

Пуля ударила стражника в лоб, отшвырнула на стену, а когда сполз по ней на пол, на камне осталось огромное кровавое пятно. Фицрой покачал головой: во лбу крохотная дырочка, заткнутая изнутри кровяным тромбом, а вот затылок разнесло весь…

Могеринс трясется в ужасе, Фицрой с силой ударил ногой в дверь и ворвался в комнату, держа перед собой меч.

Мы вошли следом, Николетта, испуганная и дрожащая, отшатнулась и держится ладонью за лоб, нос красный и на глазах распухает.

– Это… это вы… – пролепетала она.

Фицрой галантно подхватил ее в объятия и усадил в кресло.

– Сейчас, глердесса, – проговорил он быстро, – сейчас… Дверь действительно из твердых пород дерева… Хорошо бы из сосны, но тут точно дуб… Очень больно?

Она проговорила плачущим голосом:

– Я вам так рада… так рада… Это я от счастья реву… Ой, не притрагивайтесь!

– Нужно холодной воды, – сказал я хозяину.

– Я принесу!

– Пойдемте вместе, – предложил я.

Выйдя в коридор, я сказал зло:

– Глерд, пособничество карается тоже. В военное время – по сокращенной программе. Мене, текел, фарес…

Он распахнул глаза в ужасе. Я выстрелил ему в лоб, отшатнулся на случай, если брызнет кровью, но брызнуло, даже хлестнуло, из затылка, а в стене, обшитой узорными панелями из дерева, за его спиной образовалась ямка, как если бы с силой ударили острием копья.

Я вернулся, пряча пистолет. Фицрой спросил понимающе:

– Пытался взлететь?

– С его-то задом? – спросил я. – Скорее, хотел зарыться.

Он внимательно посмотрел в мое потемневшее лицо.

– Не огорчайся. Военная необходимость.

– На войне, – ответил я со вздохом, – как на войне. Даже гражданских зачищают, а уж пособников… Николетта, вы можете идти?

– Да, – ответила она храбро.

– Жаль, – сказал Фицрой, – я надеялся вас понести.

– Бессовестный, – пошептала она с укором. – У меня есть жених. Я порядочная девушка!

Глава 4

Когда сбежали по лестнице на первый этаж, в просторном зале, а потом и в холле пришлось почти безостановочно стрелять в вырастающие в дверных проемах фигуры. Злость ожесточила так, что не чувствовал ни жалости, ни угрызения, когда вместе со стражниками выскочил и челядин, то первая пуля досталась ему.

Мое право убивать основано на незыблемом и священном праве защиты, когда убиваешь тех, кто старается убить тебя, и я стрелял холодно и расчетливо, помня только, что патроны считать не нужно, бей и круши, врага нужно уничтожать, повергать и вообще не позволять ему жить…

Со стороны распахнутого выхода во двор шум, топот, всполошенные крики, начал сбегаться народ.

Я сказал резко:

– Фицрой, выводи Николетту!.. Не сильно отставай.

– А ты не беги…

– Что, не успеваешь сдирать со стен трофеи?

Он сказал за спиной с пафосом:

– Как ты можешь такое говорить! При даме… Было бы что сдирать в этой глуши…

Из коридора выбежали двое, я подпустил их ближе и свалил двумя выстрелами в упор, а контрольными в затылки успокоил, чтобы не дергались так безобразно и не матерились при женщине благородных кровей.

Николетта испуганно взвизгнула:

– Ой, я туда не пойду.

– Я понесу! – сказал Фицрой.

– Нет-нет, – вскрикнула она. – Только мой жених может касаться моей… моих…