Мы вышли из избушки, аккуратно поставили дверь на место и отправились по подмерзшей грязи к светящимся вдалеке окнам.
Тут все оказалось совсем по-другому. Добротный, сложенный из здоровенных бревен дом, крытый красным железом, солидно возвышался между двух вековых сосен. Ярко горели окна. По синюшным, движущимся бликам в одном из них можно было догадаться, что там работает телевизор. Света от окон хватало, чтобы разглядеть клумбы с увядшими цветами перед дверью, свежеокрашенный, разноцветный штакетник, летнюю кухню и мощный, густой фруктовый сад позади дома.
- Тут, небось, кулаки какие-нибудь местные живут! - предположил Борис и отодвинул деревянную щеколду.
Едва мы шагнули во двор, как к нам с громоподобным лаем бросился из спрятавшейся в тени дома конуры огромный, лохматый пес-кавказец.
- Все, абзац! Он нас порвет! Бежим! - Борис проворно шмыгнул на улицу, я бросился за ним, еле-еле успев закрыть калитку перед носом грозной собаки.
Вдруг вспыхнули мощные лампы на крыше дома, невидимые до того в темноте. Стало светло, как днем. Пес, не переставая лаять, встал на задние лапы, и, опираясь передними на калитку, свирепо косил на нас красные глаза.
- Ну, чего ты встал! - Борис тянул меня за рукав. - Пошли, пошли скорее отсюда!
Вдруг распахнулась дверь, и на крыльцо выскочил худой, жилистый мужик в надетом на голое тело тулупе, с ружьем в руках. Он буквально секунду рассматривал нас, потом заорал резким, противным голосом:
- Амур, пшел на место! Эй, вы! Чего надо?!
- Извини, хозяин, нам переночевать бы! - крикнул в ответ Борис. - Мы заплатим!
- У меня не ночлежка! - отрезал мужик. - Пошли в задницу!
- Ну, ты, куркуль хренов! - уже со злостью заорал на него Борис. - Кинул бы ты свою ружбайку, я бы тебя самого в задницу запихал! Хамло деревенское!
Мужик на крыльце флегматично пожал плечами и негромко сказал:
- Амур! Чужой!
Собака с тигриным рыком метнулась к штакетнику, легко перемахивая через колья.
- Атас! - крикнул Борис, и мы побежали в темноту со всей скоростью, на которую были способны.
Амур нас не догнал. Вернее, не достал, поскольку чувствуя, что от резвого кобеля бегством спастись не удастся, мы, в конце концов, в полной темноте залезли на раскидистое дерево, росшее у последнего в Корьёво дома.
Пес прыгал, захлебываясь лаем, где-то внизу, Борис сверху орал на него, а я, уцепившись за трухлявый сук, молил Бога, чтобы не упасть.
Наконец хозяин отозвал своего лохматого охранника, спустя некоторое время погасла иллюминация на его доме, и мы, кряхтя и переругиваясь, сползли с дерева. Я закурил и сказал:
- Эту ночь как-нибудь перекантуемся, хоть у той бабки на лавках, а завтра, ты как хочешь, а я возвращаюсь в Москву!
- А что такого произошло? - неприятным голосом спросил Борис.
- Во-первых, меня последний раз собаками травили лет двадцать назад! Во-вторых, после этого фейерверка с музыкой, - я кивнул на «кулацкий» дом, - Судаков сразу сообразит, что к чему! А в-третьих…
- А в-третьих, ты испугался! - перебил меня Борис, сплюнул и продолжил: - Ну и черт с тобой! Езжай в свою ненаглядную Москву и сиди там, как бурундук в норе!
- Сам ты… - я решительно повернулся и зашагал прочь, как вдруг в окнах темнеющего рядом дома вспыхнул свет, открылась дверь, и на крыльцо вышла кутающаяся в ватник молодая женщина с заспанным лицом.
Совершенно спокойным голосом, на правильном русском языке, она сказала:
- Ребята, нельзя ли потише, очень спать хочется!
- Нам вот тоже хочется, да негде! - грубо рявкнул еще не остывший от перепалки со мной Борис.
Женщина улыбнулась.
- Это ваши проблемы! Если хотите, могу выделить топчан в сенях, жестковато да и холодно, но все же не на улице!
Борис некоторое время соображал, потом с криком: «Богиня! Благодетельница!» устремился к хозяйке дома.
Я наблюдал всю эту сцену издали, стоя на грани света и мрака, и во мне боролись гордость и сонливость. Борис тем временем был допущен к ручке и запущен в дом. Женщина двинулась за ним, но в последний момент задержалась на пороге, обернулась и крикнула, обращаясь ко мне:
- Эй! Ну, а вы что же? Идите скорее, мне холодно!
Ура, будем считать, сонливость победила! Я мелкой рысью устремился к дому, про себя радуясь, что все так получилось…
Мы с Борисом сидели на широкой, добротной лавке, не глядя друг на друга, а хозяйка, оказавшаяся довольно миловидной, русоволосой и приветливой, наливала нам чай из пузатого медного чайника.
Все свободное место в просторной, большой комнате занимали картины, резные доски, вышивки, пучки трав, глиняная посуда, холсты, подрамники, краски. Видимо, мы попали как раз к той художнице, про которую мне говорили старухи еще в Вязьме.
- Да помиритесь вы, наконец! - не выдержала хозяйка нашего отчужденного молчания.
Мы переглянулись и чуть не хором сказали:
- Да мы и не ссорились!
За чаем завязался разговор. Хозяйка, носившая простое русское имя Лена, рассказала о себе: окончила Суриковское, работала в Художественном фонде, потом, пару лет назад, разошлась с мужем, тоже художником, не выдержавшим перемен, свалившихся на нашу страну, и увлекшимся наркотиками.