Пасынки фортуны

Его гнали в зону голого и босого — по глубокому снегу. Каждый шаг был отмечен кровью и муками.

Трижды стреляла в него охрана. Пугала, хохоча до колик, видя, как падает лицом в снег человек, умоляя смерть прийти скорее. Но она не торопилась, наблюдала издали, когда вычерпает мужик отмерянные судьбою муки. Сколько раз он проклял свое рожденье на свет и ту, которая, дав жизнь, отреклась от него — еще ребенка.

Утром, чуть свет, Чубчик разбудил Огрызка, велел вставать шустрее. Перекусив на скорую руку, вышли из дома.

— Заруби себе в мозги, на работе, на улице, везде — за домом, не смей меня звать Чубчиком! Имя у меня имеется человечье! Сашкой зови! И сам дыши без кликухи. Не в ходу они тут. Забыты. В зоне остались. И чтоб даже случайно не сорвалось. Язык до самой жопы выдеру. Скажу — таким родился. И паханом не базлай. Завязано с этим. Секи, Кузьма!

— Заметано, — согласился Огрызок, не без удивления качая головой. Чубчик провел Кузьму через проходную, сказав охране, что новичку пропуск выпишут сегодня, к обеду. А чтобы время даром не шло, пусть вкалывает, к делу приноравливается.

Огрызок было приуныл. Прииск ничем не отличался от рудника. Та же колючая проволока вокруг территории, вооруженная охрана и везде сигнальные лампы, прожекторы, пропускные, проходные — с дежурными вахтерами, чьи лица были ничуть не лучше, чем у тюремной охраны. Их глаза обшаривали, казалось, даже изнутри каждого входящего. Они сверлили саму душу ледяным недоверием. Люди иль чучела? Словно ничто живое не трогало их.

«Мать твою, ровно опять в зону подзалетел неведомо за что! Как ты тут выдерживаешь? Глянь, хари какие вокруг! Где их выкопали? На каком погосте?» — изумлялся Огрызок.

— Пропуск будет на руках к обеду! Он в моей бригаде станет работать!

— сказал Чубчик последнему вахтеру.

— Веди! Туда впускаю! Но обратно без пропуска — не выпущу! — хохотнул мужик козлино, и Сашка с Кузьмой вошли в раздевалку, где переодевшись в робы, отправились в карьер.

— Нам вниз опускаться. Мы — подземщики! Здесь — старье пыхтит, — повел бригадир Кузьму в сторону от карьера: — Говоришь, на зону похоже, на рудник, где недавно вкалывал? А чего ты ожидал? Прииски, рудники — это ж валюта! Вот и охраняют. Иль забыл ювелирные, банки? Где ты видел их без охраны? Так они — тьфу, в сравненье с прииском! К тому ж их только поначалу замечаешь. Потом привыкаешь и плевать тебе на них. Много смотрел на парашу в бараке? Вот так и этих держи — не выше, — усмехался Чубчик, входя в длинный подземный тоннель, ведущий к выработкам.

Кузьма издали увидел бригаду Чубчика. Мужики не ждали появления бригадира и занимались делом. Гудел транспортер, поднимая вверх рассыпающиеся комья земли. Вот в одном сверкнул искрой самородок. Сашка выхватил его, очистил от земли.

Кусок золота, величиной с грецкий орех, смотрелся игрушкой на широкой ладони. Бригадир обтер его о штаны.

— Хорош, черт! Таких бы камушков побольше, да не всегда везет! — сунул самородок в железный ящик. И, позвав мужиков, предложил познакомиться с Кузьмой.

— Ну куда ты его приволок, Саша? Ведь это же заморыш. Кости и кожа! А нам мужики нужны! Этот же меньше кайла, порожнюю лопату не осилит! Что он делать будет? — оглядел Кузьму рослый плечистый Тарас.

— Он в твоих нахлебниках не останется, — поморщился Чубчик и поставил Кузьму к транспортеру.

— Не оплошай, кент! — то ли попросил, то ли потребовал.

Кузьма взялся за работу со злобой, с остервененьем. Лопата звенела в руках, словно она, а не Тарас, обозвала недомерком, засомневалась в способностях мужика.

Шелестела бесконечная лента транспортера, унося вверх на промывку золотоносный грунт.

Огрызок не разгибался. Час, второй, третий… Его не дозвались на перекур. Едва проглотив обед, снова взялся за лопату.

Ничего не видел, кроме земли, пахнущей своей, особой жизнью. Ее он и перекидывал на ленту транспортера, даже не вглядываясь в сверкающие блестки золота.

Огрызок не слышал, как Чубчик сходил в контору прииска за пропуском для него. Взял талон на питание в столовой, направление в общежитие. Лишь когда бригадир, сдавив плечо, сказал короткое: «Шабаш!» — Кузьма разогнулся, поставил лопату на место и медленно пошел к выходу следом за Чубчиком.

Бригадир оказался прав. Возвращаясь со смены, Огрызок не только не замечал охрану, он не видел землю под ногами. Она раскачивалась, крутилась, как живая.

Огрызок шагал рядом с Чубчиком. Тот до самого дома молчал. Лишь когда сели ужинать, спросил:

— Ну, что, Кузьма, легко быть вольным? Понял, почем она, свобода наша? Я от нее поначалу волком выл. Не кентов, себя боялся, чтобы не сорваться и, плюнув на все, дать сквозняк с прииска, на все четыре, пока жив.

— Чего ж не слинял? — удивился Огрызок.

— Прирос я к Колыме! К месту этому Валюха стала сильнее всего. Сильней холодов и пурги. Она от них сердце мое отогрела. Она везде со мной. И под землей, и на земле — жизнь полюбить научила. Видеть в ней радости, какие деньгами не купишь, заботу — постоянную, беспокойство за меня, дурака. Она меня, если хочешь знать, любит…