Пасынки фортуны

Огрызок даже ушам не поверил. Ему не надо уходить на холод — в непроглядную ночь. Чубчик оставляет его у себя. Пусть и на время. Но как нужно именно теперь перевести дух.

«Хорошо, что дед лишнего не вякнул, с чем я сюда возник. Не то шмалял бы я теперь пехом до Магадана. А добрался б иль нет, кто знает?» — подумал Кузьма, засыпая на теплой лежанке.

Проснулся он от ломоты, крутившей все тело. Еле сдержал стон. Вспомнил, где находится. Услышал стук входной двери, голоса:

— У нас гость, Валюха! — узнал Кузьма голос Чубчика.

— Кто? — послышалось недовольное.

— Старый знакомый мой.

— Опять? Ну что ты за человек, Сашка? Ведь обещал мне никого не принимать из прежних. Иль мало горя от них видел?

— Да тише ты, разбудишь. Не кричи, дуреха. Он чуть живой средь ночи пришел. Привел его Силантий. Освободившийся, не сбежавший, — говорил Чубчик тихо.

Огрызок увидел, как приоткрылась занавеска, отгородившая лежанку от кухни. Но прикинулся спящим.

— Я его видела у Силантия, — послышалось приглушенное.

— Давай поешь. А я тебя вот о чем попрошу, — заговорил хозяин еле слышно и продолжил: — Оставить надо его на прииске. Если сумею убедить. Ну, а не согласится, воля его.

— Зачем он тебе? — послышался вопрос женщины.

— Должок у меня перед ним имеется.

— И много?

— Да не в деньгах он. Его доля не в моих руках, сама понимаешь. Тут о другом трехаю, что деньгами не оплатить. Но тебе это понять трудно.

— Отчего же?

— Он в моей «малине» с детства был. И «пахал» на нас — с пацанов. Мы его всему учили. Как воровать. Другого он и не умел. Но когда-то сумел украсть у себя жизнь. Того никто не приметил. Ни мы, ни он. Все так жили. Одним днем. Удачей. На нее надеялись. А она — подводить умеет. Вот и его. Замели. Взяли мальчишкой. Теперь уже мужик. А жизни — не было. В том и моя вина. Я своей судьбе горб выровнял. А он — сумеет ли? Ни сил, ни здоровья не осталось. Ему не больше сорока, а глянешь — старше старика.

— А у него своей головы не было? — прервала женщина.

— Эх, Валюха, да если б голова росла правильно. А то ведь с вывернутыми мозгами жили. Глазами — в задницу. Под ногами — не видели. Да что говорить, иль забыла, сколько со мной хлебнула? — слушал и не верил своим ушам Кузьма.

— Так что ты с ним решил?

— Пока ничего. Ни о чем не говорили, — признался Чубчик.

— Сашка, подумай. Может, лучше будет, если дашь ему денег, да пусть едет на все четыре?

— Оно и так можно. Но случись что с ним, себя упрекать буду, что послушал тебя. Может, и меня судьба уберегла, чтоб я ему помог?

— А если он захочет вернуться к своим?

— У него никого нет.

— Я о ворах…

— Не думаю. Тот, кто столько просидел на Колыме, по новой сюда влететь не захочет, — шептал Чубчик и заглянул на лежанку. Приметил, что Кузьма проснулся: — Давно очухался? — спросил гостя.

— Когда хозяйка прихиляла, — не смог соврать пахану.

— Слезай, Огрызок! Больше суток дрыхнешь. Я уже смену отмолотил. Жена с работы пришла. А ты, как пахан, до ветра не высунулся! — смеялся хозяин, вытаскивая гостя с лежанки.

После горячей бани, ужина, когда Валентина ушла в спальню, Чубчик с Огрызком разговорились.

Кузьма рассказал бывшему пахану о своих горестях. Тот, выслушав, о себе заговорил:

— Я ведь тоже не с добра тут приклеился. Вначале думал холода пережить. Временно примориться. А потом решился испробовать себя. Получилось. И вроде неплохо.

— А как тебя на воле оставили? — спросил Огрызок.

— Я ж не просто с зоны слинял. От вышки смылся. Кенты в бузе двоих охранников замокрили. Ну, а когда разборку учинили, я на себя грех взял. Меня и приговорили в расход.

— Они не знали, что паханы не мокрят? — удивился Огрызок.