Пассажир без билета

Левка в дикой ярости подскочил к Русидзе, занес руку, чтобы ударить его в подбородок, но был сражен железным кулаком артиста. В голове зазвенело, в глазах стало темно. Его тут же стошнило.

«Разбил перепонки!..» — подумал Левка, плача.

Он с трудом поднялся, взял в руки голыш, шатаясь, подошел к Русидзе и ударил его по голове. Тот охнул, обхватил руками голову и тяжело осел на землю у заднего колеса подводы, заплакал тоже.

Левка опустился рядом. Они долго сидели у подводы спинами друг к другу под проливным дождем и плакали. Никто из артистов не шелохнулся, не подошел к ним, не проронил ни слова. Лил дождь. Левка поднялся первым, взял с подводы свой промокший насквозь узелок.

— Прости меня, кацо… Я дрянь… — тихо сказал Русидзе.

Левка не ответил, повернулся и с трудом зашагал прочь, скользя по глине, всхлипывая, дрожа, глотая дождь и слезы.

— Прости, кацо! Прости! — кричал вслед Русидзе.

Левка убыстрил шаги. За поворотом он увидел широкую трещину в горе. Это оказалась пещера. В ней было темно и сухо. Левка лег на большой плоский холодный камень. Голова раскалывалась, ухо ныло.

Он слышал, как мимо несколько раз с грохотом проносилась телега, как Мамия и Русидзе кричали: «Левка! Левка!», но не двинулся с места. Потом все затихло. Дождь кончился. Левка вышел на дорогу.

«Пойду в Самтредия к милиционеру дяде Гулико… Посоветуюсь, что делать… Может, он знает, где искать дядю Ладо…»

Левка дошел до какого-то поселка. Постучал в дверь старого дома. На порог вышла старуха, увидела, залопотала по-грузински. Левка ничего не понял и, жестикулируя, указав рукой на дорогу, несколько раз повторил:

— Самтредия! Самтредия!

Старуха кликнула черномазую худую девочку с огромными серыми глазами. Левка объяснил ей, в чем дело. Девочка заговорила со старухой по-грузински. Та качала головой, глядела на Левку слезящимися, покрасневшими глазами.

«Сколько же ей лет? — думал Левка. — Не меньше ста…»

— Бабушка сказала — ночуй у нас. До Самтредия далеко идти, в горах волки, шакалы. Пойдешь с утра.

Левка умылся. Его накормили, уложили спать. Разбудили очень рано, до восхода солнца.

— В Самтредия едет кузнец. Возьмет тебя с собой. Бабушка уже договорилась. Как только ты заснул, ходила по деревне.

Старуха протянула Левке две горячие лепешки.

— Бери! Бери! — сказала девочка.

— Бери! Бери! — с трудом по-русски повторила старуха, засмеялась и погладила Левку по голове.

Левка поблагодарил хозяев:

— Мадлопт!

Старуха обрадовалась, девочка засмеялась, обе наперебой заговорили по-своему.

— Бабушка спрашивает, что ты еще можешь сказать по-грузински?

— Ори атас ас отхмоцда цамеди! — громко выпалил Левка.

Старуха вытаращила глаза от удивления. Девочка засмеялась. К дому подъехала подвода. Левка простился с гостеприимными хозяевами и вместе с кузнецом тронулся в путь.

Дядя Гулико встретил Левку приветливо.

Мальчик рассказал обо всем, показал характеристики, полученные в колхозах.

— Молодец! — похвалил Гулико. — Правильно. Без документов какой порядок? Хороший мальчик… А может, тебе не дядю Ладо искать, а назад в детдом поехать? К брату, а?

— У него, слава богу, все в порядке. А я в детдом не хочу.

— Уже не можешь без цирка? Я так и думал… Зараза! Настоящая зараза!.. Сам болельщик этого дела… А дядю Ладо искать нечего… Он с концертами здесь, в клубе железнодорожников. Вчера смотрел его. И сегодня пойду. Орел!

Левка тут же отправился в железнодорожный клуб.

— Ай да Левка! — кричал Абашкин, тиская мальчика в объятиях. — Сейчас же пойдем к Ладо! Он возьмет тебя, уверен! Как артист, ты ему понравишься, как художника, он тебя знает: я ему портрет с хризантемой уже показывал!

На завтра была назначена репетиция.

Артисты ночевали в клубе. Левка проснулся из-за дикого рева за окном и в страхе поднялся с постели. Абашкин проснулся тоже.

— Не дает спать, Венадзе проклятый! — пожаловался Абашкин. — Опять репетирует.

Снова раздался дикий вой. В нем слышались ярость, боль, бессилие. Левка и Абашкин подошли к окну.

На пустыре позади клуба был отгорожен фанерными листами закуток с клетками для медведей. Ярко горел костер. Неподалеку от него к огромному дереву цепями был прикован коренастый бурый медведь. Около него хлопотал Венадзе с помощником. Помощник вытащил из костра горящую головешку и передал ее Венадзе. Дрессировщик сунул головешку под морду медведю. Было видно, как вспыхнула шерсть. Медведь взвыл, поднялся на задние лапы.

— Вот как учит на «оф» вставать, сволочь! Ты бы видел, какими слезами медведь плачет! Совсем как человек, — сказал Абашкин. — А сейчас заставит «салют» делать.

Венадзе ударил по лапе железным ломиком. Медведь тут же взвыл, отдернул лапу, поднял ее высоко и опустился на четвереньки. Венадзе избил его ломиком, снова сунул под морду горящую головешку. Медведь встал на задние лапы. Левку трясло.

— А танцевать знаешь как учит? — поежился Абашкин. — Ставит на лист железа, видишь, вон он валяется, а под листом разводит костер, поджаривает лапы. Медведь то одну лапу поднимает, то вторую… Вот и получается танец «Русская барыня».