Читаем Пасадена полностью

К ночи стало окончательно ясно, что осталось только ждать и больше ничего. Мы не спали уже больше двух дней и решили, что теперь лучше всего завалиться в свои койки. Я сказал ему, что, если нас пристрелят во сне, это будет не так уж и плохо. Вы, наверное, думаете, что я струсил, — сидя здесь, в тепле и уюте, легко так думать, но на войне легкая и быстрая смерть кажется истинным благом даже для таких, как я. Под яркими огнями снарядов мы легли, и я как будто провалился в тяжелый сон. Снилось что-то плохое, хотя что — я так и не вспомнил до сегодняшнего дня. С сентября восемнадцатого года и до сих пор тот сон не дает мне покоя, потому что я уверен: он был не к добру. Среди ночи мне вдруг показалось, что Уиллиса нет на койке. И сейчас не знаю, увидел ли я эту пустую койку во сне или на самом деле проснулся. Но я лежал в полудреме. С моей койки через открытую дверь я видел двор нашей базы, и вдруг в ее проеме медленно появился черный силуэт. Человек держал в руках большую жестяную банку, из которой лилась вода или что-то жидкое. Я так и не вставал, поэтому и не могу сказать точно, спал я или бодрствовал, хотя уверен — и то и другое; вроде не может быть, а было. Я смотрел на человека, в котором узнал наконец Уиллиса, видел, как он расплескивает воду, слышал, как она шлепается на мокрую землю, падает на дверцу грузовика. Уиллис неуклюже ходил на цыпочках, чтобы не шуметь. Он подходил к боковой стенке гаража, наливал там что-то в свою жестянку, обливал машины. Мало-помалу я сообразил, что он делает, и наконец совсем проснулся, точно от толчка. Там у нас стоял бензин, и я понял, что задумал Уиллис. Я соскочил с койки и выбежал во двор. Пару секунд я никак не мог разглядеть, где он. Обстрел закончился, и темно было — хоть глаз выколи. Луна не взошла, как будто ее тоже подстрелили, и я огляделся кругом. И как раз когда я подумал, что, наверное, мне все это снится, я увидел, как Уиллис согнулся за деревьями и зажигает керосиновую лампу. Он распрямился, размахнулся, чтобы швырнуть ее на залитый бензином двор, и тут заметил меня. Тогда он приостановился; а ведь мы с вами хорошо знаем, что малейшее промедление может изменить ход событий раз и навсегда: иначе как чудо я не могу назвать то, что случилось после этого у меня на глазах. Уиллис сильно торопился, делая свое грязное дело, и, похоже, намочил рукав бензином, и мы оба, к своему ужасу, увидели, как огонь полыхнул по его руке, плечу и мигом добрался до самой шеи. Мы не верили своим глазам — промасленная спецовка и жирная от смазки кожа трещали на огне, как свиная шкура. От неожиданности он встал столбом и вытянул вперед пылавшую руку.

Я кинулся к нему, и те несколько секунд — может, три или четыре, тогда мне казалось, что целый час, — Уиллис стоял и смотрел, как я бегу. Только когда я оказался рядом, он понял, что загорелся из-за лампы, размахнулся что было силы — я уверен, что тогда он прощался с жизнью, — и шнырнул лампу над моей головой прямо в гараж. Стекло разбилось, стало совсем тихо, потом над двором раздался оглушительный хлопок. Я успел схватить Уиллиса, и тут из гаража вырвались рыже-черные языки пламени. Я обернулся и увидел, как в небо поднялся такой яркий огненный шар, что его было видно, наверное, в самом Берлине.

От пожара, который устроил Уиллис, досталось и мне — на виске до сих пор виден небольшой шрам, мистер Блэквуд. Но я все-таки сбил с Уиллиса пламя и увел его подальше от полыхавшей базы, в березовый лес. Я утащил его на несколько сот ярдов, подальше от огня, но мы все равно чувствовали его жар и вдыхали дым. Я тащил его, сколько мог, но он обжегся, меня тоже легко ранило, поэтому мы улеглись в лесу прямо на землю и так дождались рассвета. Вот мы сейчас с вами сидим, солнце жарит даже через штору, так что не нужно топить камин, и вы, наверное, согласитесь со мной, что в огне есть что-то волшебное. А большой огонь, как, например, от шрапнели, которая попадает в дерево, успокаивает еще больше, особенно когда ты ранен, устал и страшно напуган. А я честно признаюсь — тогда я сильно перепугался: не хотелось умирать, хотя ни о чем особо в своей жизни я не жалел. Но я боялся. А кто бы не перепугался?

Взрывы наконец утихли, но огонь не переставал. Мы с Уиллисом прижались друг к другу и скоро заснули. Меня разбудило солнце, светившее сквозь деревья. Я не понимал, какой тогда был день, хотя после первого взрыва прошел, наверное, всего час. Вокруг базы горело все, но почему-то огонь не шел в лес. Я сел, а Уиллис зашевелился и застонал от боли. Рука пострадала не сильно, потому что обгорел почти весь рукав и защитил ее. А вот шее досталось, так досталось — там была глубокая, открытая мокрая рана. Сесть он никак не мог. От боли лицо у него посерело, дышал он с каким-то страшным присвистом. Глазами он умолял меня хоть как-то помочь, но я не знал, что мне делать. Он с усилием пошевелил губами и еле выговорил: «Воды».

Перейти на страницу:

Похожие книги