Пасадена

— Я бы не хотел откладывать лечение, — сказал Фримен. — Начнем на следующей неделе.

Мисс Бишоп перелистала ежедневник и назвала время.

— Это подойдет, миссис Пур?

— Что?

— Вы сможете приехать на следующей неделе? Перед тем как мы начнем, вам нужно будет уладить все дела. Месяц вы будете не в лучшей форме. Вы сумеете, миссис Пур?

Голоса куда-то уплывали; в зеркале Линда увидела, что неправильно застегнула блузку. Она сделала все как нужно, только не узнавала отражения в зеркале; кто там был — она? На нее смотрела чужая женщина, с плоской сумочкой на запястье, с хорошо постриженными и тщательно уложенными волосами, с твердо сжатым, ничего не выражавшим ртом, и тут как будто чья-то спокойная рука легла на плечо Линди, провела ее через дверь приемной, потом на лестницу, в аллею, где от мусорных урн отражался яркий свет солнца, мимо пустых витрин магазина Эрвина; вокруг заклубились выхлопы от спешивших куда-то машин, и Линди пришла в себя только за рулем «золотого жука», на горячем сиденье, за приборной панелью, обжигавшей пальцы. В потоке горячего воздуха, перелившегося из июля в август, не остывавшего до сентября, лихорадка прямо обрушилась на Линди; она сидела, вся мокрая от пота, с полными слез глазами: только она включила зажигание, чтобы двинуть машину вперед и медленно, будто в тумане от переживаний и болезни, ехать домой, как, подняв глаза, увидела перед капотом человека.

В этот раз сомнений быть не могло.

Перед капотом стоял Брудер.

Он был в хлопчатобумажном костюме, за пять лет на висках успела появиться ранняя седина. Он подошел к окну — она торопилась, но не успела его закрыть, просунул голову в машину, позвал «Линди», она торопливо ответила: «Да, да», он спросил:

— Что ты с собой сделала?

— Как это понимать?

— Что с тобой стало, Линди?

Этот вопрос крутился у нее в голове, пока она ехала из города на ранчо; Брудер следовал за ней в своем «пирс-эрроу», и лицо его отражалось в зеркале заднего вида ее машины.

3

Он ехал за ней по холмам, к давно уже заросшим воротам; в зеркало заднего вида Линди смотрела на Брудера, думала о давно прошедших вечерах, когда они вместе возвращались на ранчо — она в фургоне, он следом на грузовике. Но Брудер, с седыми висками и морщинами вокруг рта, встал перед ней, как будто прошло не пять лет, а больше. Кожа его потемнела и загрубела, борода стала жесткой и клочковатой, и казалось, ему неловко в костюме. Рукой он защищался от солнца, но не мог оторвать глаз от скругленного кузова «золотого жука» и темной головы Линди над водительским местом. Она неторопливо ехала вверх по пологим холмам, солнце пробивалось сквозь листву дубов, их стволы почти вросли в мостовую. Он знал: она сейчас думает о том, что он выглядит старше, но и она постарела, хотя красота ее не увяла. В глубине души он ждал, что так и будет, — слишком часто она подставляла лицо солнцу; ему было бы легче вернуться в Пасадену, если бы она раздалась в талии и согнулась под бременем жизни, которую сама для себя выбрала. Он заметил, что она осталась тонкой, — Черри дала ему понять, что это плохой знак, — но дивная противоположность сохранилась: на сумрачном лице молниями сверкали красивые черные глаза.

Но Брудер приехал в Пасадену не за тем, что безвозвратно потерял, и он гнал из головы мысли об обладании, а по спине его бежал холодок.

Руки Линди дрожали на руле; она чувствовала себя так, будто увидела призрака. По ее расчетам, они должны были встретиться лет через пятнадцать, не раньше. По ее расчетам, ко времени, когда он выйдет из ворот Сан-Квентина, на пароме переправится через залив к железнодорожной станции, сядет на поезд и поедет на юг, она успеет состариться, и Брудеру тоже прибавится лет. По ее расчетам, все эти тяжкие, холодные годы погасят последнюю искру страсти, она спокойно примет своего бывшего возлюбленного в доме своего мужа, и оба будут вспоминать то, что случилось двадцать лет назад, — Линди полагала, что нет ничего безобиднее укрощенной памяти. Но оказалось, она ошиблась — Брудер был здесь, рядом с ней, прикрывался рукой от солнца и, как она подозревала, нарочно облачился в костюм, чтобы поразить ее воображение. Он сбежал? Или в тюрьме случился бунт, или заключенные сделали ложками подкоп? Может быть, он тайно переплыл бухту Сан-Франциско и голова его, похожая на тюленью, мокро блестела над водой?

Брудер же, сидя в «пирсе-эрроу», точно знал, что она перебирает сейчас в уме, какими способами он мог бы добраться до Пасадены. Ее лица он сейчас не видел, но ему это не мешало; точно так же он знал, что освободился по такой причине, о которой она даже не догадывается.