Смотрела на него, широко улыбаясь, весело и нагло. Позевывая, вытянула длинные руки, покрытые легким рыжим пухом, с узкими ладонями и блистательно-розовыми ногтями.
— Мне сказали, что вы ушли, и я послала за вами вдогонку.
Полуприсела и обнажила бедро. С удовольствием поймала его неспокойный взгляд. Долго не закрывалась, потом небрежно подтянула одеяло.
— Как живете? Рассказывайте. Садитесь, наконец!
Завернулась в одеяло, отодвинулась, показала: вот здесь можно сесть. Он опустился на ее кровать, смущенно сторонился, хотел быть подальше от ее тела. Протянул руку за сигаретой, в задумчивости раскручивал табак.
— Дайте и мне.
Когда зажигал спичку, столкнулись лбами. Знал, что она убеждена: вот-вот грянет поцелуй. Не поцеловал, несмотря на исключительные удобства момента. Взглянула на него снизу, затем сбоку, взяла за руку, засмеялась.
— Ого! Вы грустный?
— Да, Анна.
— Неужели вам мало того, что я согласилась принять такого негодяя… то есть вас? Говорите скорее, в чем причина вашей грусти?
Взял руку, лежавшую на его колене, стал незаметно гладить ее своими огрубевшими от строгальной работы пальцами.
— Вы можете мне помочь, Анна.
— Вот как!
С оскорблением отдернула руку. В глазах заиграла злоба. Они сузились, вдруг стали противными.
— Значит, вас привела ко мне корысть? Может быть, вам нужны деньги? Говорите!
— Нет, Анна, денег мне от вас не нужно.
Заговорила быстро и зло, будто зашипела:
— Я раскаиваюсь, что приняла вас, что допустила… Надо было гнать… Гнать… Встаньте и отвернитесь: я буду одеваться.
Стоя к ней спиной, Гордон все же увидел, как она соскочила, голая, с кровати, как застегнула на спине лифчик и набросила халат. Позвонила. Горничная принесла кофе, два тонких ломтика сыра, булочку.
— Согрейте кофе для господина Гордона.
Сидели друг против друга. Пили кофе. Он видел: гнев ее улегся. Робко сказал:
— Милая Анна, я бы не стал хлопотать о себе.
Внимательно слушала его рассказ. Переспросила: «Герш Гублер?» Переспросила: «В Аккрском замке?» «Английская полиция?» Задумчиво произнесла: «Да, сложное дело».
— Соедините меня с господином Аттолико. Попросите итальянскую миссию.
Он позвонил, передал ей трубку.
— Аттолико? Доброе утро! О нет, я уже давно не сплю. Встала в девять. Верьте не верьте, как хотите. С кем? Я уже с ним год не танцевала. Ну, знаете, ваше племя мне изрядно надоело. Подождите с новостями, Аттолико, у меня к вам дело. Во-первых, мне нужно сегодня же вас повидать, во-вторых, я прошу устроить мне свидание с Речгильдом…
Закрыв ладонью трубку, повернулась к Гордону:
— Это секретарь губернатора.
Продолжала разговор:
— Когда? В одиннадцать? Хорошо. Где? У меня? Хорошо. Жду вас, Аттолико…
Он смотрел на нее с восторгом. Ее отзывчивость показалась ему необыкновенной. Он уже верил, что Гублер будет спасен.
— Как я благодарен вам, Анна! Вы оказались куда лучше и выше, чем я думал.
— Потому что вы думали обо мне плохо, — обиженно воскликнула она, — вы отвратительно думали обо мне, Александр. Что вас тогда испугало? Неужели эти семь фунтов? Но я ведь вам отдала бы их через несколько дней. Моя любовь к вам была бескорыстной. Не верите?
— Сейчас верю.
Он сидел перед ней с опущенной головой, в позе горчайшего раскаяния.
— Семь жалких фунтов, — повторила она.
— У меня их не было, Анна.
— Почему же вы тогда не сказали? Нет, это тоже не оправдание. Вы должны были их достать, если я просила.
Подошла к столику, расшвыряла баночки, гребенки, флаконы.
— Смотрите, здесь каждый пустяк стоит больше семи фунтов.
Раскрыла шкаф, где на плечиках повисло множество платьев — открытых и закрытых, шелковых и шерстяных, коротких и длинных, гладких и расшитых цветами.
— Здесь каждое платье стоит больше семи фунтов.
С шумом захлопнула шкаф, обиженно повела плечами.
— Идите, Александр. И знайте, что я сделаю для вас все, что смогу. Завтра днем позвоните.
Он захотел поцеловать ее на прощанье в лоб, но она отстранилась. Прикоснулся губами к руке, благодарно посмотрел в глаза и, пятясь, покинул комнату.
— Да, — сказала она на другой день в телефон, — мне уже удалось повидать секретаря. Приходите обедать.
За столом ничего не сказала о деле. Между тем болтала много. Говорила о знатных людях, о богатых, о счастливых. Приезжал американский турист. Говорят, внук Рокфеллера. Все знакомые сбежались посмотреть на его автомобиль. Он стоит шестьдесят тысяч долларов. Его сделали по особому заказу. Ни у кого нет такой машины. У него был званый ужин. Каждая бутылка ликера стоила тридцать и пятьдесят долларов. Губернатор Сторрс — знаток красоты и эстет. Он не позволил прокладывать в Иерусалиме трамвай. Губернатор сказал: рельсы и вагоны нарушат стиль города…
Болтали больше часа. Гордон заглядывал ей в глаза, хотел узнать, какие новости, но Анна была непроницаема. Когда кончился томительный обед, она прошла с ним в свою комнату и, усадив его, сказала: