Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

— Половина. Естественно, моя коллега и партнер берется в долю. А ты правда пожертвовал полкроны? — умиленно сказал Укридж. — Как похоже на тебя, малышок! Щедр до чрезмерности. Если бы все люди обладали твоим душевным бескорыстием, наш мир стал бы более приятным местом.

— Полагаю, ты отдаешь себе отчет, — сказал я, — что максимум через десять минут твоя коллега и партнер, как ты ее обозвал, будет арестована за вымогательство денег путем обмана?

— Да ни в коем случае.

— После чего — благодарение Богу! — сцапают и тебя.

— Ни малейшего шанса, малышок. Я полагаюсь на свои познания в человеческой психологии. Что она сказала, когда выцыганивала у тебя лепту?

— Не помню. Купите лютик, или что-то вроде.

— А потом?

— А потом я спросил, что, собственно, происходит, и она сказала: ДЕНЬ ЛЮТИКА.

— Вот именно. А больше ничего никому говорить не потребуется. Разумно ли, логично ли предположить, что рыцарственность даже в нынешние материалистические дни пала столь низко, что найдется мужчина, который, услышав от такой прелестной девушки, что это День Лютика, начнет выяснять подробности? — Он подошел к окну и выглянул наружу. — А! Она перешла в сад, — сказал он с удовлетворением. — Дело у нее как будто кипит. У каждого второго мужчины в петлице лютики. А сейчас она прикалывает его младшему священнику, благослови ее Бог.

— А через минуту попробует приколоть его детективу в штатском, на чем все и кончится.

Укридж посмотрел на меня с упреком:

— Ты упорно выискиваешь темные стороны, Корки. Чуть больше намеков на уважительное восхищение, вот что мне хотелось бы услышать от тебя, малышок. Ты словно бы никак не поймешь, что наконец-то нога твоего старого друга твердо стала на ступеньку лестницы, ведущей к богатству. Предположим — взяв наименьшую цифру, — это лютиковое предприятие принесет мне четыре фунта. Они будут поставлены на Гусеницу в двухчасовом заезде в Кемптоне. Гусеница приходит первой при ставках… ну, скажем, десять к одному. Ставка и выигрыш перекидываются на Висмута в Юбилейном Кубке. И снова — десять к одному. И пожалуйста — чистые четыреста фунтов капитала, вполне достаточного, чтобы человек с острым деловым чутьем стремительно разбогател. Ведь, Корки, между нами говоря, я приглядел дельце, какое подвертывается лишь раз в жизни.

— Да?

— Да. Прочел о нем на днях. Кошачье ранчо в Америке.

— Кошачье ранчо?

— Вот именно. Собираешь сто тысяч кошек. Каждая кошка приносит по двенадцать котят в год. Цены за шкурки от десяти центов за каждую белую до семидесяти пяти за безупречно черную. Итого двенадцать миллионов шкурок в год по средней цене тридцать центов за шкурку, что обеспечивает годовой доход, равный, по самым скромным подсчетам, тремстам шестидесяти тысячам долларов. Но ты спросишь: а как насчет накладных расходов?

— Я спрошу?

— Все учтено. Для прокорма кошек открываешь рядом крысиное ранчо. Крысы размножаются с быстротой кошек, и если ты начнешь с миллиона крыс, это даст тебе четыре крысы в день на кошку, а это больше чем требуется. Крыс ты кормишь тем, что остается от кошек после снятия шкурок, из расчета четверти кошки на крысу, и таким образом предприятие автоматически переходит на самоокупаемость. Кошки будут есть крыс, крысы будут есть кошек…

В дверь постучали.

— Войдите, — раздраженно рявкнул Укридж. Капитаны промышленности не терпят, когда их отвлекают во время совещаний.

Его статистические выкладки прервал дворецкий.

— Джентльмен к вам, сэр, — доложил он.

— Кто такой?

— Он не назвался, сэр. Он священнослужитель, сэр.

— Но не здешний приходской священник? — с тревогой осведомился Укридж.

— Нет, сэр. Он младший священник. Джентльмен спросил мисс Укридж. Я поставил его в известность, что мисс Укридж в отъезде, но что вы здесь, и тогда он выразил желание увидеть вас.

— Ну ладно, — сказал Укридж со вздохом покорности судьбе. — Пригласите его войти. Хотя мы подвергаемся серьезному риску, Корки, — добавил он, когда дверь закрылась за дворецким. — У этих священников без прихода в рукаве частенько припрятаны подписные листы, и они большие умельцы, если не проявить гранитной твердости, выцарапывать пожертвования в Фонд Церковного Органа или еще чего-то. Все же будем надеяться…

Дверь отворилась, и вошел наш гость. Довольно щуплый для младшего священника, но с обаятельным наивным лицом, украшенным пенсне. Его сюртук щеголял лютиком, а едва он открыл рот, как выяснилось, что он заика, и очень оригинальный.

— Щен-щен-щен… — сказал он.

— А? — сказал Укридж.

— Мистер щен-щен-щен Укридж?

— Да. А это мой друг мистер Коркоран.

Я поклонился, младший священник поклонился.

— Садитесь-садитесь, — гостеприимно предложил Укридж. — Выпьете?

Гость поднял ладонь.

— Нет, благодарю вас, — ответил он. — Я убедился, что полное воздержание от всяких алкогольных напитков весьма благотворно для моего здоровья. В университете я пил, хотя умеренно, но с тех пор как окончил его, убедился, что лучше щен-щен-щен полностью. Но прошу вас не отказывать себе из-за меня. Ханжество мне чуждо.