Паранойя. Почему мы?

Настя аккуратно касается моих век, оглаживает их, а потом по очереди, нежно целует солеными губами, и в этих поцелуях такая боль, и столько любви, что ни одна истерика и сотня «люблю» не передали бы.

Не выдержав, поддаюсь вперед и сцеловываю ее слезы, шепча:

– Прости меня, Настюш, прости, что заставил пройти через все это…

– Не надо, – с мягкой улыбкой качает она головой, продолжая плакать. –  Я очень счастлива сейчас, Сереж. Счастлива, что ты смог, что у тебя получилось. Что ты с нами, и у нашей дочери есть отец, а у меня мужчина, которого я люблю. Очень-очень сильно люблю. Прости, что так редко это говорила, и еще реже проявляла! Если бы ты знал, как я жалела об этом все эти два года…

Она хочет сказать что-то еще, но я не позволяю. Закрываю ей рот горячим, глубоким поцелуем, ибо я тоже не в силах слушать ее исповедь. Слишком это для меня сейчас.

Горло перехватывает от переполняющих чувств, и я ни хрена не могу из себя выдавить. Только губами, нежно по ее коже в надежде, что она все поймет. И она понимает. Дрожа всем телом, подставляется под мои поцелуи и прикосновения, как мантру повторяя:

– Сережа, Сереженька мой…

«Твой, Настюш, только твой» – вторю языком по линии ее челюсти, горячими ладонями по бесконечным, самым ох*ительным в мире ногам.

В крови нарастает жар. Тянущий, тугой, нетерпеливый жар, от которого сводит все внутренности, и член встает колом, требуя, наконец, своего.

Но я не тороплюсь, подавляю свой лютый, одержимый голод. Не про секс это все сейчас, а про что-то такое, когда руки, как у мальчишки трясутся, когда выцеловываешь каждый сантиметр ее бархатной кожи, вдыхаешь ее нежный, похожий на пудру, аромат, и голова кругом идет, захлебываешься восторгом.

Веду языком по сладким соскам, пахнущим молоком, и едва не кончаю. Грудь моей девочки после родов отяжелела, увеличилась и это сводит с ума, хотя я любил и ее скромную двоечку.

  Лижу ее нежно, она стонет тихонько, гладит меня по затылку и щеке, выгибается навстречу, трется об мой стояк своей мокрой, голодной малышкой.

Встречаемся взглядами, и уже в следующее мгновение целуемся, как сумасшедшие, словно через пару минут умрем.

– Сережечка, любимый мой!

– Настенька, девочка моя сладкая, единственная, – рвутся из нас обрывки лихорадочных фраз между поцелуями, и я схожу с ума только от того, что повторяю ее имя и слышу свое.

– Мне так тебя не хватало, – шепчет она надрывно, проводя языком по моим губам, и плачет, не переставая.

Знаю, маленькая, все знаю. Я без тебя тоже подыхал. Сцеловываю соленые дорожки и развожу полы халата, да так и застываю, любуясь невероятной женственностью ее фигуры и красотой.

Если бы я был художником, скульптором или поэтом, я бы посветил всю свою гребанную жизнь, воспевая ее. Но все, что могу – это целовать ее ноги от изящных ступней, проводя языком по внутренней стороне бедра, туда, где все уже налитое и влажное.

И я ни секунды не медлю, языком в нее, носом, губами, доводя ее до дрожи и стонов, не веря, что наконец, дорвался. Слизываю эту пряную влагу, накрываю ртом и дурею от кайфа, а моя девочка кончает частыми пульсациями. Вот так быстро и неожиданно. Впрочем, два месяца ведь тискались, как подростки, как бы самому теперь не спустить с первого толчка.

– Иди сюда, – тянет меня Сластёнка на себя и тут же начинает отползать к изголовью. Я за ней, по пути скидывая одежду, не переставая покрывать поцелуями ее грудь и шею.

Одновременно тянемся к тумбочке: Настя за пультом для окон, я за резинкой.

Не сразу понимаю, зачем она опускает жалюзи, вроде бы никогда раньше не стеснялась заниматься сексом средь бела дня.

– Прости, не могу пока привыкнуть к этому лицу, – поясняет она, неловко отводя взгляд, а меня п*здец, как это заводит, что она только со мной, только для меня.

Да, я – придурок, знаю, но ничего не могу с собой поделать. Варваром становлюсь, когда дело касается Настьки. Не могу ее ни с кем и ни с чем делить. Моя она, только моя.

С этой мыслью развожу ее ноги и прохожусь головкой вдоль блестящих смазкой складочек. Настя протяжно стонет, нетерпеливо приподнимая бедра. И на этом все заканчивается: моя воля, выдержка, моя жизнь без нее. Раскатываю презерватив, хотя хочется кожа к коже, но я помню свои ошибки. Накрываю ее тело своим и, толкнувшись языком внутрь сладкого рта, начинаю медленно входить в мою Настьку. И, бл*дь, это что-то неописуемое.

Так у нее влажно, горячо и узко, словно она все еще девочка, и я не трахал ее тысячей разных способов, и она не родила мне дочь.

Вхожу в нее полностью, и едва не кончаю. Смешно, но у меня реально чувство, будто я домой вернулся после долгих скитаний.

Стонем вместе, замирая на мгновение, и дышим загнанно, ибо слишком остро, слишком ярко, слишком долго ждали и даже не смели мечтать, а теперь просто разрывает от любви, нежности и счастья, потому что это не кто-то, а именно мы друг у друга.