Паранойя. Почему я?

– А то что? Что еще ты не сделал мне и моим детям? – кричит в ответ, доводя меня до точки кипения.

Не навались все разом, я бы, конечно, понял ее материнские чувства, да и вообще… Но не то она выбрала время для разборок, совершенно не то.

– Заткнись! Просто, бл*дь, закрой свой рот!  – повернувшись, со всей дури припечатываю кулаком по столу, отчего посуда дребезжит на весь шатер. Ларка вздрагивает, но сразу же берет себя в руки и озлобленно выплевывает:

– Да что ты?! Смотрите-ка, как нам не нравится правда.

– Пошла ты на хрен со своей правдой!

– А она теперь не только моя, Долгов. Все слышали, как ты свою шлюшку трахаешь. И твои дети в том числе! Их тоже на хрен пошлешь?

– Я тебе еще раз повторяю, закрой свой поганый рот, не нарывайся! Что ты, мать твою, за идиотка такая? Вообще что ли ни черта не понимаешь?

– Да, не понимаю! Смотрю на тебя и не понимаю! Как, сука, можно быть таким скотом?! Господи, я думала, у тебя хотя бы дети – святое, а ты…

– А что я? Что я? – взорвавшись, ору не своим голосом. – Один – единственный раз допустил ошибку и сразу х*евым отцом стал? Так что ли?

– Да ты всегда был х*евым! – кричит Ларка в ответ. – Отец, который любит своих детей – уважает их мать.

– Пошла ты в жопу! Эту заезженную по*бень своим подругам -дурам втирай, а мне не надо! То у меня дети – святое, то уже отцом «всегда был х*евым». Определилась бы. И, если на то пошло, то из тебя так-то мать тоже херовая получается. Добрая бы разве терпела рядом с детьми х*евого отца или подавала бы дочери пример, как сломать хребет своей личности ради мужика?

– Что? – задохнувшись от негодования, смотрит Ларка на меня во все глаза, багровея от бешенства. -Ты… ты совсем что ли охерел, сволочь?!

– А что такое? Не нравится правда? – язвлю, возвращаю ей ее же слова.

– Какая правда?! Какая еще правда, скотина! -истерично орет она, срываясь на визг. – Да я всю жизнь ради детей… Ты как вообще можешь такое говорить?!

– Ну, ты же можешь, прекрасно зная, что я жопу рвал, чтоб у них было все самое лучшее. Или что, я мало дал своим детям? Или может, не уделял внимания? Бил, издевался, ломал психику? Что я до сегодняшнего дня сделал не так, чтобы ты меня мордой тыкала в моё «х*евое» отцовство?

У Ларки вырывается шокированный смешок.

– Что молчишь? Отвечай! – бросаю зло.

– А что толку отвечать, Долгов? Ты все равно любую ситуацию вывернешь под себя.

– Да неужели?! – смеюсь, хотя вообще ни разу не смешно. Трясет, как припадочного от бешенства. – Я ее выворачиваю, чтоб ты понимала, что все, что угодно можно извратить и переиначить, как вздумается. Я себя не оправдываю, но и говорить мне, что я не люблю своих детей или х*вый отец, никому не позволю!  Поэтому еще раз повторяю – лучше заткнись! Все, что ты делаешь – все ни к месту, не вовремя. Сейчас надо с дочерью быть, а ты прибежала сцеживать яд. Правдой какой-то дрищешь. Че ты раньше то молчала, глотала эту самую правду?

Ларка тяжело сглатывает и, поджав дрожащие губенки, молча, прожигает меня взглядом, полным ненависти.

– Нечего сказать, да? – уточняю с кривой ухмылкой и, устало вздохнув, резюмирую. – Иди уже, подписывай брачный договор и заявление о разводе, хватит этого цирка.

– Всерьез думаешь, что после всего произошедшего, я тебе его так просто дам? – вздернув бровь, бросает она вызов, который вызывает у меня приступ какого-то злобного веселья.

– Я не думаю, я знаю, – парирую снисходительно и достаю пистолет. – Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я сейчас пошел и вышиб твоей алчной мамаше мозги.

– Чушь не неси! –  обрывает меня Ларка, а сама настороженно следит за рукой, в которой зажат пистолет. Почуяла, видать, наконец, опасность.

– Чушь? На твоем месте я бы не был в этом так уверен. Мне уже терять нечего: дел у меня с твоей семейкой больше никаких, с детьми отношения похерены, руки пачкать мне не впервой, так что не советую брыкаться. Ты меня знаешь: мне море по колено, а твою мамашу пристрелить и вовсе за радость. Церемониться я больше ни с кем из вас не буду, так что иди и подписывай!

Ларка хочет что-то сказать, но понимая, что я не шучу и в самом деле готов, еще сильнее сжимает губы. Не говоря больше ни слова, она быстрым шагом покидает шатер, я же выдыхаю, зная, что через пару минут она стопроцентно вернется.

И точно: летит на всех парусах, горя праведным негодованием. Аж ноздри раздуваются.

– Что это значит? – кинув на стол договор, тыкает она в сумму отступных.

– А по-твоему? -издевательски приподнимаю бровь и, не видя смысла ходить вокруг да около, поясняю. – Ты же не думала, что я тебе на тормозах спущу твои тупые интриги с «беременностью» и угрозами Настьке? Вот считай, половина «ребенку» улетела. В подарок от папы.

– Ты… скотина! Я не буду это подписывать! – чеканит она дрожащим от ярости голосом, на меня же накатывает какое-то безразличие. Пожимаю плечами и спокойно парирую: