Паранойя. Почему я?

Все умиляются, глядя на семейную идиллию, а я заживо сгораю от какой-то такой до слез больнючей обиды, что едва держусь, чтобы не уйти с этого праздника жизни.

– Ты в порядке? – спрашивает Илья.

 Он сидит напротив и вглядывается беспокойным взглядом. Киваю ему и, выдавив максимально искреннюю улыбку, кокетливо отправляю в рот тарталетку с красной рыбой. Терехин усмехается и, покачав головой, салютует мне бокалом с шампанским. Подмигнув, демонстративно жую, хоть и не чувствую абсолютно никакого вкуса.

Олька возвращается за стол, и ведущий продолжает вести праздник. Снова следует череда тостов от родственников, после нам дают время покушать и пообщаться между собой, дальше следуют разные конкурсы, выступления каких-то фокусников, акробатов, иллюзионистов и прочих скоморохов. Наконец, когда все уже порядком напились, начинаются танцы и выступления звезд.

Олька сразу же идет танцевать, когда на сцену выходит ее любимая певица, а я, сославшись на то, что присоединюсь позже, как и все эти несколько часов, продолжаю следить за Долговым. За все это время он ни разу не взглянул на меня. Даже вскользь. Даже, когда смотрел на Ольку, меня для него, словно не существовало. Это доводило до отчаяния и злости.

Я не знала, что мне делать. Сережа ни на минуту не оставался один. Почти весь вечер он с сосредоточенным видом слушал сидящего рядом мужика и практически ничего не ел, и не пил, зато курил сигарету за сигаретой. Было видно, что он очень сильно устал и весь этот праздник ему не в радость.

У меня щемило в груди, глядя на него, и в то же время я боялась. Боялась его такого чужого, холодного, жесткого. Мне отчаянно хотелось пробить эту стену отчуждения и убедиться, что там – под толстенной броней все тот же – мой Серёжа и ему не все равно есть я или нет меня. Однако, сколько ни ломала голову, не могла придумать, как нам хотя бы на пару минут остаться наедине. И чем больше времени проходило, тем сильнее я начинала паниковать.

Долгов, откинувшись на стул и пожевывая зубочистку, скучающе наблюдал за происходящим на танцполе, а я едва сдерживала слезы, понимая, что ему до меня нет абсолютно никакого дела.

– Вознесенская, вставай, пошли танцевать. Хватит киснуть. – видимо, заметив мое состояние, подбегает ко мне Олька. Сначала хочу откреститься, но увидев, что Долгов возвращается к разговору все с тем же мужиком, на меня накатывает злость.

Пошло оно все! – выплевываю про себя и иду на танцпол, где, закрыв глаза, полностью отдаюсь музыке, выплескивая всю свою боль и отчаяние.

В какой-то момент чувствую, что Долгов смотрит. Открываю глаза и встречаюсь с его пробирающим до дрожи взглядом. Меня тут же бросает в жар, ибо я очень хорошо знаю этот взгляд. Так Долгов смотрит на меня, когда хочет.

Улыбнувшись краешком губ, прогибаюсь сильнее и, соблазнительно облизнув губы, провожу ладонями по груди, животу, бедрам, шепча каждым движением: «Ты же знаешь, это все твоё. Иди, возьми.»

Серёжа понимающе усмехается и, опрокинув в себя содержимое своего бокала, продолжает ласкать меня глазами.  Это придает смелости и, заглушив вопящую во мне сирену стыда и страха, поддаюсь проскочившей в голове безумной идее.

Подхожу к столику Долгова и, стараясь не обращать внимание на обалдевшие взгляды его родственников, растягиваю дрожащие губы в улыбке.

– Сергей Эльдарович, – обращаюсь, как можно непринужденнее, – можно вас пригласить потанцевать?

Лариса, отшвырнув вилку, едва не подскакивает от возмущения. Да, наверное, и подскочила бы, если бы не золовка. Но мне на их реакцию абсолютно наплевать, я уже давно перешла все границы. Все, что меня сейчас волнует – это Долгов. Он же, хмыкнув, расплывается в своей фирменной улыбке сытого котяры и насмешливо отвечает:

– Да какие мне танцы, Настенька?! Я же тебе все ноги оттопчу.

– Ничего, они привыкшие.

– Нет, красавица, подыщи кого-нибудь помоложе. Староват я уже, да и устал… – это звучит с таким неприкрытым намеком, что я сразу понимаю – он сейчас вовсе не о танцах, и у меня окончательно опускаются руки.

Я не знаю, что еще сказать, просто стою, как дура и смотрю ему в глаза, признавая свое поражение.

Пожалуй, хватит с меня.

– Хорошо, я поняла, извините! – растянув губы в неестественной улыбке, доигрываю спектакль и, окаменев, иду к своему столику. Меня душат слезы, но я держусь изо всех сил. Хочется сбежать домой, но я понимаю, что тогда Олька расстроится и праздник будет испорчен.

Если бы я только знала, что будет дальше, бежала бы со всех ног, но увы.

Ближе к ночи ведущий объявляет о специальном сюрпризе для Ольки, мы все замираем в предвкушении чего-то грандиозного, но на сцену выходит группа каких-то страшных, бородатых мужиков и выкатывает пианино.

Мы с Олькой переглядываемся, ничего не понимая, пока косматый солист не обращается к ней на английском:

– Меня просили передать, что ты все поймешь. И еще дословно: «Спасибо за то, что ты была в моей жизни! С Днем Рождения, Искорка!»