Параллельный мир

Экспромт про Марию Вяземскую Миша родил не на пустом месте: спустя 14 лет она должна будет стать женой Льва Кирилловича (оказавшись проигранной ему в карты нелюбимым мужем Михаилом Голицыным) — так почему бы это событие не приблизить? Приглашать ее на танец Миша все же не пошел (вокруг нее еще вились кавалеры), зато улучил момент и пригласил ее подругу, Екатерину Васильчикову (оказавшуюся племянницей Льва Кирилловича!) — худенькую юркую егозу лет пятнадцати — и «посвятил» как бы случайно в сердечную тайну ее дяди. Глаза Катеньки засияли рубиново, рот полуоткрылся, и лишь только танец завершился, она помчалась на перехват Машеньки — девы чуть более взрослой и женственной. Вот они уже шушукаются, поглядывая иногда в сторону меланхоличного «англичанина» — интрига завязалась. Ну, а далее куда судьба вывезет…

Примерно через час отъезд гостей стал массовым. В числе прочих мимо Миши (подпиравшего колонну) прошла чета Самойловых — и Екатерина Сергеевна не преминула посмотреть в упор на юношу. Он стойко выдержал ее взгляд и даже чуть кивнул, но сердце его вновь заныло: «Ой, не ходи к ней, увильни!». Миша злобно скрежетнул зубами и стал смотреть на Вяземскую и Васильчикову, тоже стрельнувших в его сторону глазами напоследок. Потом он неприкаянно слонялся из бального зала в гостиную, пока его не взяла под руку Екатерина Нарышкина и не отвела в одну из спальных комнат второго этажа.

Глава пятнадцатая Любовь и наказание за нее

В назначенный день и час Миша явился во двор особняка Самойлова (передареного ему Потемкиным) и тотчас был впущен глазастой горничной на «черную» лестницу. Никакой грязи на ступеньках и сажи на стенах Миша, впрочем, не увидел — почти аналог лестниц в наших многоквартирных домах. Преодолев три пролета, они вошли в небольшую комнатку (передняя прихожая или скорее, задняя?), в которой горничная придержала гостя за рукав и сначала заглянула в следующую дверь. Затем она подошла к нему и помогла снять шубу, шапку и шерстяные муфты с ног. Тут гость ее удивил, сменив изящные сапоги на еще более изящные туфли (которые принес с собой в подобии торбы). После этого горничная еще раз оценила его облик, молча одобрила и, сделав грациозный книксен, простерла руку в направлении двери.

Он вошел в чрезвычайно изукрашенный зальчик (мозаичный паркет, резные панели, тисненые обои с нимфами, трельяжное зеркало в золоченой оправе, многослойные шторы, комод, секретер…) и в углу увидел восседающую на обширном полукруглом диване-канапе «даму своего сердца». Одеяние на даме было совершенно легким, кисейным, из чего Ботан сделал вывод, что его принимают в пеньюаре.

Надо сказать, что к этому свиданию Миша основательно готовился. Был он, конечно, стерильно чист, модно подстрижен и даже чуть-чуть надушен. Пару часов назад он зашел в ресторацию и заказал тщательно рассчитанный афродизиачный завтрак, включивший яичницу из перепелиных яиц, устрицы, десерт из молотых орехов в смеси с медом, тертым шоколадом, имбирем, корицей и лимоном, а также кофе с кардамоном и рюмкой коньяка. Впрочем, куда более важно было рассчитать стиль поведения со светской львицей. Он рассмотрел ряд вариантов и выбрал два: зондирующий и атакующий — в зависимости от обстоятельств. В данном случае веское обстоятельство (На даме пеньюар! Это почти что неглиже!) подсказало выбрать атакующий вариант. Аванти!

Миша стремительно пересек пространство от порога до дивана, упал перед дамой на колени и, глядя истово ей в глаза, спросил:

— Мадам! Сколько час Вы мочь мне уделять? При много я начать говорить Вам комплименты, проба смешить, получать веру, в финале жать Ваши руки и, мэйби, добывать поцелуй с угол эти прелестны губы… Но наш знакомление и начало амор быть очень быстро, — значит, трата драгоценны время свиданье на пустой условность Вы вправе не пожелать. Как же мне поступать: играть аллегро? Или долгое адажио?

Екатерина Сергеевна слушала пылкую речь своего нового поклонника почти невозмутимо, но в конце ее соизволила поднять соболиную бровь и спросила с легкой укоризной:

— Так Вы, сударь, игрок? Очень молод, но уже речист. Я не думала, что в чопорной Англии водятся такие говоруны. Да еще бойко изъясняющиеся по-русски…

— Я сам поражаться своя говорливость, белла донна! Обычно я молчать и анализировать, но один взгляд на Вы делать из меня другой мэн: страстны и настырны! Мои руки желать сжимать Ваши перси и ланиты — так, кажется, звать женски бюст и баттокс?

— До чего ж Вы прытки, сударь! — запротестовала вмиг покрасневшая дама, отдирая руки Ботана от своей задницы. — Ланиты — вовсе не то, во что Вы сейчас вцепились, а всего лишь щеки!

— Просьба прощать мой скверны знанье рашен лэнгвэйч! — ничуть не смутился Ботан. — Но как зовутся прелестны женски баттокс на рашен?

— По-русски прелестного названия они не имеют, — сказала Самойлова, уже улыбаясь. — Поэтому мы зовем их меж дамами по-французски — фессэ.