Парадоксы советского благочестия

На первом пути, если говорить о православных, реализовалось и принесло много пользы Церкви, науке и культуре достаточное число людей, в первую очередь таких, как Д. Лихачев и С. Аверинцев, М. Захаров, а из духовенства - о. Г. Кочетков и о. Н. Ведерников, ряд других священников и прежде всего, разумеется, погибший в сентябре 1990 г мученической смертью о. Александр Мень, чья уникальная деятельность еще только будет осмысляться новой Россией по-настоящему. Помимо названных имен, существовала и масса просто честных безымянных тружеников, что очевидно. Второй путь утвердили такие священники, как о. Глеб Якунин, о. Николай Эшлиман, о. П. Адельгейм, а также значительное число ярких мирян - 3. Крахмальникова и Ф. Светов, А. Огородников и В. Пореш, сибиряк И. Лапкин и москвич Леонид Бородин... Этим путем шли и многие неверующие, атеисты, агностики, не говоря уже о католиках и протестантах.

Оба этих пути требовали, каждый по-своему, больших усилий, затрат, жертв, напряжения и повседневного мужества. Но был изобретен третий путь, не требующий никакого самоограничения, никакой жертвенности. Согласно ему, оказалось возможным противостоять тоталитаризму, ничего не теряя, ни от чего не отказываясь, ни в чем себя не ограничивая, ничем не жертвуя и не прилагая особых усилий. Иными словами, возникло мировоззрение, создающее в его носителях иллюзорную убежденность в том, что они противостоят режиму, не противостоя ему, ничего на деле не предпринимая. Именно этот путь, характерный как раз для наших церковных и религиозных кругов, мы и называем «новым благочестием».

Идущий по этому пути начинал с того, что объявлял неверным оба предыдущих. И открытый вызов режиму, и просто честный повседневный профессиональный труд отвергались и объявлялись «недуховными». А что же провозглашалось «духовным», что же надо было делать? Нужно было просто «стать православными». Приняв некое «правильное самосознание», «верное учение», «истинное мировоззрение»1, ты мог на работе бездельничать и бить баклуши, лгать или отмалчиваться на собраниях, не нести никакой ответственности за происходящее в стране, не выполнять своих профессиональных обязанностей, всюду халтурить и ограничиваться имитацией деятельности, совершенно исключив из своего существования понятие элементарной добросовестности.

Предполагался полный уход из окружающей жизни, но уход, как правило, не реальный, а иллюзорный, построенный на субъективном неучастии, на чисто

1 Обращаем внимание на зеркальное сходство подобной психологаи с чувством избранности и потому непогрешимости в среде большевиков и с идеями «тайного значения» и «великих посвященных» среди гностиков, теософов и прочих оккультистов.

[85] субъективном осознании себя вне и выше окружающей среды. Этот вполне фрейдо-марксистский подход строился на бегстве от жизни без реального бегства от зла и предполагал своего рода «оправдание верой» без дел. Отличие такой позиции от кальвинистской заключалось в том, что для последователя Кальвина, как, впрочем, и Иисуса Христа, «вера без дел мертва». Более того, избравшие третий путь, искренне полагавшие себя отказавшимися от действий, оказались неспособными осознать, что всякий отказ от действия есть также действие.

Принципиальное отличие такой установки от позиции христианина легко просматривается; оно очевидно. А именно: идущие «третьим путем» продолжают находиться «в совете нечестивых» (Пс. 1.1.), убеждая себя, что не находятся там, т.к. спрятали головы в песок, как это делают страусы. Такие «новые благочестивцы» успокаивают себя тем, что остаются как бы «не от мира и в миру», тогда как христианин, наоборот, призывается жить именно в миру, но быть при этом не от мира. Этот самый призыв Христа, таким образом, едва ли относится к типу разбираемых нами людей.

На «третьем пути» создается иллюзия некоей выключенности из мира, своего рода монашеской аскезы без личного принятия монашеских обетов, без каковых и аскезе-то грош цена. Люди живут в семье, продолжают ходить на работу, отказываясь при этом брать на себя ответственность за все то, что они делают сами. Не говоря уже о том, чего они не делают вовсе, к чему вообще не прикладывают рук, в чем ; не участвуют (таких сфер очень много), хотя, казалось бы, христианину должно быть присуще чувство ответственности за судьбу страны и общества, в котором он живет. Упомянутое «неучастие» и выклю-ченность из мира предполагало, что человек не только худо-бедно сохраняет свою личность, но создавало у «новых благочестивцев» ощущение избранности, превосходства над окружающими «советскими людьми», хотя избранность эта реализовалась лишь в разговорах за чашкой чая.